— Ты права. Но сейчас речь идет не о нем, а о девушке и о ребенке, — напомнила Сара Сусанне.
Марен кивнула, но не спешила с ответом.
— Мне надо посоветоваться с Юханом, такое решение мы должны принять вместе. Взять ребенка, растить его в любви — это не шутка, — сказала она наконец. — Чужой ребенок, мы не знаем, каким он окажется.
— О своих детях мы тоже ничего не знаем.
— Ты права, — не слишком уверенно согласилась Марен.
— Подумай, тогда у нас с тобой появятся малыши почти в одно время. — Сара Сусанне даже разволновалась.
— Когда она ждет? — спросила Марен. Она все еще не выглядела убежденной.
— После Нового года. Они думают, в феврале... А я должна родить в ноябре!
Марен встала и подошла к окну, повернувшись к сестре спиной. Когда она обернулась, глаза у нее блестели, губы дрожали. Она никогда не казалась Саре Сусанне такой красивой. Ни мрачности, ни суровости, ни озабоченности. Как быстро все изменилось! Марен улыбалась, а по лицу у нее катились слезы, и она была ослепительно красива!
— Я напишу ему... Арнольдусу. Пришло ему время доказать всем, что он настоящий мужчина. Пусть привезет с собой эту бедную девушку. Я хочу поговорить с ними обоими.
Девочку назвали не Элида, а Агнес. Сара Сусанне поняла, что так хочет Юханнес. Он не объяснил ей почему. Она могла бы спросить у него, но они оба замкнулись в себе. Она — со своей болью, новыми ощущениями и ребенком. И всеми женщинами, которые постоянно окружали ее, словно были ее неотъемлемой частью. Он — поглощенный внешним миром. Шхуной и морем. После рождения Агнес он открылся Саре Сусанне с новой стороны. Она даже не предполагала, что он может оказаться настолько подавленным. Молчаливым он был всегда, к этому все давно привыкли. Но теперь он больше не улыбался, сверкая белоснежными зубами, как обычно улыбался вместо того, чтобы говорить.
Его шхуна постоянно уходила то на юг, то на север. Сара Сусанне перестала спрашивать Юханнеса о цели его поездок. Со временем она сама все поняла. Он уезжал из дома при первой возможности, стыдясь, что не смог исполнить обещания, данного в письме, в котором предложил ей руку и сердце. Он до сих пор не купил Хавннес. Поэтому вечером, когда он в своем блокноте написал "Агнес", она только кивнула. Жизнь вдруг повернулась так, что имя стало лишь мелким уколом. Для девочки ничего не изменится от того, что имя ей выбрал отец.
Хуже было то, что у Сары Сусанне не осталось ничего личного, ни одной двери, которую она могла бы по желанию закрыть за собой, кроме двери в ее спальню. Казалось, на Офферсёе не хватает воздуха для этих трех женщин — фру Крог, Ханны и самой Сары Сусанне. В Бё, где она служила, она чувствовала себя гораздо свободнее. Нельзя сказать, чтобы здесь домашние к ней придирались, просто они обращались с нею как с ребенком, с которым можно не считаться. Сара Сусанне с трудом терпела их высокомерие. "Нет, Сара, у нас принято делать это иначе!"
Однажды, вскоре после рождения Агнес, Сара Сусанне разбирала в коридоре на втором этаже выстиранные вещи. Застав ее за этим занятием, фру Крог заметила, что для этого дела существуют служанки. Сара Сусанне вспылила.
— Когда захочу, тогда и буду разбирать пеленки моей дочери! — не подумав, возразила она.
Фру Крог уставилась на нее, как будто увидела привидение. Потом натянуто улыбнулась одним уголком губ, другой даже не дрогнул, словно был парализован.
— Ты меня неправильно поняла! Я хотела как лучше.
— Не надо делать мне замечания из-за таких пустяков. Подумаешь, пеленки! — Последнее слово прошипело, как вода, капнувшая на раскаленную плиту.
Можно было подумать, что фру Крог оскорбится и перестанет донимать Сару Сусанне. Но она еще до рождения своих невесток привыкла, чтобы все делалось так, как ей угодно. А потому продолжала их воспитывать.
Однажды Сара Сусанне налила себе стакан молока. Она любила, чтобы молоко стояло у нее под рукой, когда она кормит ребенка грудью, чтобы, почувствовав головокружение, сделать несколько глотков. Потом она удобно расположилась на скамье в кухне. Неожиданно на кухню из сеней вошла свекровь. Бросив быстрый взгляд на Сару Сусанне, она сделала ей замечание, что кружка, которой наливают молоко, должна висеть рядом с ведерком с молоком.
Служанка, помогавшая кухарке, с испугом взглянула на них и выбежала в сени. Было слышно, что она повесила кружку на место.
— Это мой грех, служанка не виновата, — сказала Сара Сусанне и неожиданно расплакалась. Это был даже не плач, а вой. Фру Крог повернулась к ней так резко, что завязки на ее переднике взметнулись вверх. На этот раз она покинула кухню, не сказав больше ни слова. Сара Сусанне поняла что уход свекрови был вызван не ее срывом, или как еще это можно было назвать. Нет, фру Крог стало стыдно оттого, что Сара Сусанне плакала на кухне, можно сказать, у всех на глазах. Это свидетельствовало не только о состоянии рыдающей невестки, но и об отношениях в семье, об отношениях, царивших в доме, обо всем. И фру Крог была не намерена мириться с этим безумием.
Сара Сусанне чувствовала себя цыпленком, вылупившимся под печкой в коробке с шерстью. И спрятаться, кроме как в этой шерсти, ей было негде. Неожиданно она вспомнила мать. У них в Кьопсвике такое было бы невозможно. Мать бросилась бы обнимать и утешать любого, кто заплакал бы у нее на глазах.
Вечером, уже в постели, она спросила у Юханнеса, боялся ли он когда-нибудь своей матери. В комнате было темно, и она не могла видеть его лица, наконец он ответил, делая большие паузы между словами. Да, мать была очень строга с детьми, особенно с дочерьми. А вот сыновьям доставались подзатыльники.
Сара Сусанне ждала, что он спросит, чем вызван ее вопрос. Но он не спросил. Ей хотелось рассказать ему, что произошло на кухне, да как-то не получилось. Она лежала и думала о том, как отношение окружающих влияет на людей. Конечно, Юханнес всегда заикался. Он был не такой толстокожий, как его брат Эйлерт. От того все отскакивало, как от стенки горох. Его жена Ханна тоже, по-видимому, обладала этим качеством. Она словно складывала в карман передника все замечания свекрови, чтобы при удобном случае поквитаться за них.
— Ваша мать всегда к вам придиралась? Ты поэтому начал заикаться? — спросила Сара Сусанне в темноте, готовая к тому, что он, как в прошлый раз, встанет и уйдет из спальни.
Юханнес ответил не сразу. Через тюфяки и подушки тишина поднялась с пола и проникла в Сару Сусанне. Наконец он придвинулся к ней. Точно качнулся. Зажег свечу и нашел свой блокнот.
"Мать тут ни при чем, это мой недостаток", — написал он изящным энергичным почерком.
— Но ведь ты не любишь, когда другие говорят о твоем недостатке, — прошептала она.
Некоторое время они молча прислушивались к дыханию друг друга и сопению ребенка в люльке. Потом она нашла под периной его руку.
— Не думай о Хавннесе, Юханнес. Я знаю, что рано или поздно ты его купишь! Помни, ты внук Эйлерта Крога, который был фогтом
[2]
на Лофотенах и в Вестеролене!
