Сара Сусанне обрадовалась письму. Конечно обрадовалась. Только не знала, как ей справиться с грузом мыслей и порывов. Она больше не владела собой. Была уже не та, что раньше. Ее днями и ночами безраздельно владела ведьма, из-за нее Сара Сусанне похудела, почернела, и ее больше не радовали даже собственные дети. А ведь нужно было еще собрать необходимые для поездки вещи. Одна мысль об этом лишала ее сил.
Юханнес считал, что долг обязывает ее поехать к пастору. Конечно, он сам отвезет ее туда.
— Как думаешь, что скажут в церкви в Кабельвоге, когда увидят твое лицо? Рядом с самим Иисусом, этим смертным парнем? — как всегда заикаясь, спросил он.
— Но ведь Магда еще такая маленькая. Нельзя осенью везти морем такую кроху, — жалобно сказала ненастоящая Сара Сусанне — ведьма сидела и смеялась.
— С Магдой ничего не случится, если она останется дома с кормилицей и всеми нами, — твердо сказал он. Можно было что угодно говорить о ее муже, но он был не из робкого десятка.
Юханнес привез в пасторскую усадьбу оленины. Пастор выразил сожаление, что его жены нет дома и она не может лично принять этот замечательный дар.
— Сестра Якобина и моя матушка не привыкли готовить такие блюда, — смущенно признался он.
— Оленина готовится так же, как и всякое другое мясо, ее варят или жарят, — сказала Сара Сусанне. — Я могу их научить.
Как будто по пути сюда она где-то оставила ведьму и ее личину. Растопили плиту, чтобы поджарить оленину. Сара Сусанне дала нужные указания служанке и сама посолила и приправила мясо. Поставили варить горох, начистили картошку. Из подпола принесли бруснику и накрыли на стол. Бергенские дамы ходили вокруг и принюхивались.
— Господь всемогущий! Как жаль, что Урсула не может этого попробовать! — заметила мать пастора, когда они уже сидели за столом.
Хотя Сара Сусанне и похудела, но сейчас у нее на щеках играл румянец. А вот пастор Йенсен был совсем не такой, каким она его помнила. И он скорее бормотал себе под нос, чем что-то рассказывал. О дочери Лене, к которой уехала Урсула. О больших реставрационных работах в церкви, которые наконец-то закончились. Время от времени он щупал себе лоб и глубоко вздыхал, словно был не совсем здоров. У Сары Сусанне возникло чувство, что что-то было не так, но что именно, она не понимала.
Юханнес был явно разочарован тем, что пасторши не оказалось дома. Первый раз, когда они встретились, Сара Сусанне со страхом следила за их разговором, боялась, что пасторша сочтет Юханнеса глупым из-за его заикания. Но пасторша не позволила себе заметить его недостаток. Часто разговор так увлекал их, что они не могли остановить льющийся поток слов — она на своем немного странном норвежском, и он, несмотря на свое заикание, произносил иногда длинные, совершенно понятные фразы. Однако на этот раз он почти все время молчал.
Постепенно разговором завладели мать и сестра пастора. Они почти не касались домашнего хозяйства или местных событий — тем, которые обычно предпочитают женщины. Сара Сусанне вспомнила родной дом в Кьопсвике. Разговоры матери о чувствах и человеческих судьбах. Это часто раздражало ее, когда она жила дома. Теперь она отнеслась к этому иначе. Надо позаботиться, чтобы это привилось и в Хавннесе. Чтобы беседы там вели о том, о чем люди думают, но не имеют смелости сказать. О том, что может поднять настроение или отвратить от любви к грязным сплетням.
Почему здесь, в доме у пастора, она задумалась об этом, тогда как дома, в Хавннесе, ей хотелось только уснуть, чтобы ни о чем не думать?
— Мы получили из Кристианин книгу Бьёрнстьерне Бьёрнсона "Дочь рыбачки", — сказал пастор, воспользовавшись тем, что его мать и сестра на мгновение умолкли. Все уже поели, и младшие дети легли спать.
— Папа, может, ты почитаешь нам вслух? — спросила дочь пастора София. Ей было пятнадцать лет, и она еще жила дома.
— Не знаю, как наши гости...
— Бьёрнстьерне Бьёрнсон? Этот тот, который написал "Сюннёве Сульбаккен"? — оживилась Сара Сусанне и заметила на себе взгляд Юханнеса. Она сама удивилась, услышав в комнате свой смех.
— Не знаю, подходящее ли это чтение для детей, — возразила мать пастора.
— Ну почему же? — спросил пастор.
— Я слышала, что эта книга немного рискованная и слишком уж мирская.
— Человек, который вот-вот пойдет на конфирмацию, вполне может послушать Бьёрнсона, дорогая матушка. Ведь это литература.
— Литература литературе рознь. Конечно, люди в книгах не совсем такие, как... Но я понимаю, что у тебя иная точка зрения. Можно подумать, что годы, прожитые здесь, на Севере, и пасторское служение показали тебе, как следует воспитывать молодых людей. Однако, по-моему, все дело в театре, дорогой Фриц. Именно работа в театре на всю жизнь привила тебе снисходительность, которая не подобает воспитанным людям.
— Не буду отрицать, матушка, прошлое многому научило меня, — ответил пастор и погладил мать по руке. — Но времена изменились. А вместе с ними и то, что подобает или не подобает воспитанным людям, как бы мы к этому ни относились. Мы, старики, должны следовать за временем и стараться не тормозить развитие молодых. Пусть они думают сами! Однако разрешите мне начать чтение, а обсуждать содержание мы будем по ходу дела. Если оно нас шокирует, можно просто прекратить чтение.
Его мать была не совсем в этом убеждена, но уступила.
Пусть они думают сами. Саре Сусанне хотелось запомнить эти слова. Она сможет повторить их своему сыну, упрямому Иакову, когда он подрастет настолько, чтобы понять их смысл. А вот Агнес говорить их было бы ни к чему, почему-то Сара Сусанне это чувствовала. Девочка понимала больше, чем казалось.
— Как жалко, что сейчас с нами нет мамы, — сказала София и беспомощно взглянула на отца.
— Когда она вернется, мы еще раз вместе прочтем начало, — шепотом пообещал он ей.
Якобина зажгла две лампы. Все расселись. Двое старших детей и пятеро взрослых. Пастор принес книгу и удобно откинулся на спинку самого удобного кресла. И его зазвучавший в комнате голос сразу все в ней изменил. И мебель и людей. Для Сары Сусанне все исчезло.
"Там, куда из года в год постоянно приходит сельдь, постепенно вырастают рыбацкие селения, если, конечно, этому не препятствуют какие-нибудь обстоятельства. О таких селениях можно сказать, что море словно выбросило их на берег, но издалека они одинаково походят и на отмытые морем бревна, и на обломки кораблекрушений или же на перевернутые лодки, которые штормовой ночью рыбаки вытаскивают на берег, ища под ними укрытия; подойдя поближе, обнаруживаешь, как случайно здесь все построено: в одном месте движению мешает оставленный большой валун, в другом — образовались три, даже четыре заводи, тогда как улицы петляют и карабкаются по склонам".
Голос пастора, низкий и теплый, с легкой дрожью удивления, звучал в то же время проникновенно и чисто. Это был совсем не тот голос, который Сара Сусанне слышала раньше. Он слился с этой историей, стал ее неотъемлемой частью.
