Сара Сусанне завидовала его жизни. Ей представлялось, что все последние годы она была вялой, уставшей, беременной, кормящей или чем-то озабоченной. Она знала, что, если бы она захотела, он сделал бы все возможное, чтобы она ездила вместе с ним. Хотя бы изредка. Или нет? Насколько хорошо она его знает? После того как она прочитала то письмо, ее представление об Юханнесе изменилось.
Она стала следить за ним. Пыталась угадать, о чем он думает. Особенно когда бывает в отъезде. Стал ли он другим? Более веселым? Появились ли у него тайны? Несколько раз она следила за ним так откровенно, что он, заикаясь, говорил, что она какая-то странная.
— Никакая я не странная, — каждый раз отмахивалась она. Вместо того чтобы сказать ему правду. О письме, об имени, которое она видела. Или сказать, что ей интересно, чем он занимается, бывая в Трондхейме. Но она не могла. Она представляла себе его лицо. Растерянность, недоверие. Или, что еще хуже, покрасневшее лицо с опущенным виноватым взглядом. Ни за что!
Деньги, что он заработал на удачном лове сельди, пошли на расширение торговли и новые необходимые поездки. Ей хотелось понять, тоскует ли она по нему. А если так, почему? Неужели только потому, что ей хочется знать, где он бывает? Или потому, что она боится, что у него появилась другая женщина? Та, которая разделяет с ней ее чувство к этому молчаливому человеку, с горечью думала Сара Сусанне.
А может, все дело в том, что она его любит?
Фру Линд приехала к ним со всеми своими пожитками. Два сундука вещей, без которых она не могла обойтись. Но она здесь не задержится, уверяла она всех. Ни в коем случае. Учительнице Аннетте пришлось уступить ей свою комнату и перебраться в комнату экономки. Но это ее не задело.
По-своему фру Линд оказалась нужна двум старшим детям и Карлу. Пока ее истории не начали повторяться. Нянчить малышей у нее не хватало терпения. Из всех людей, которые говорили не чисто, ей по душе был только Юханнес. Всех приезжающих она считала своими собеседниками, нравилось им это или нет. К этой своей роли фру Линд относилась очень серьезно. Она занимала гостей разговорами о растениях и временах года, рассказывала о жизни в Кьопсвике, а также о детстве в Экснесе в качестве дочери Херлеба Дрейера. Фамилию Дрейер она произносила таким тоном, словно это был дворянский титул. Если ей удавалось поведать кому-нибудь о своем прошлом, она расцветала на несколько дней. И нисколько не огорчалась, если собеседники слушали ее без должного внимания.
А вот Саре Сусанне становилось тошно при одной мысли о том, как к этому относятся приезжие. В конце концов она сдалась и предоставила всему идти своим чередом.
Агнес, Иакову и Карлу разрешалось присутствовать на чтениях в гостиной, пока они сидели спокойно. Иакову это не всегда удавалось. Они только что прослушали повесть "Ясновидящий, или Картины из жизни Нурланда" писателя Юнаса Ли. В ней рассказывалось о пасторской дочери Сусанне и Давиде Холсте. У Давида были такие же видения, как и у его матери до того, как она сошла с ума, и врач посоветовал ему не жениться. Агнес была очарована этой грустной историей, тогда как мальчикам разрешили заняться чем-нибудь другим, чтобы они не мешали чтению.
Теперь все ждали последней книги, написанной Юнасом Ли. Она называлась "Лоцман и его жена". Анетте получила ее из Трондхейма от своей тети. Спросить, была ли эта тетя матерью Гудрун, Сара Сусанне не посмела.
Все, кто хотел послушать, чем закончится эта история, должны были собираться по средам после ужина когда малыши будут уже спать. Предварительно сняв обувь. Сара Сусанне всегда сидела в зеленом кресле с потертыми кистями, спиной к своему портрету. Ноги блаженно отдыхали на низкой скамеечке. Однако с тех пор, как к ним переехала фру Линд, зеленое кресло стало ее постоянным местом. Теперь Сара Сусанне читала, стоя в простенке между окнами.
Вообще-то так было даже лучше. Ей легче дышалось, и она даже чувствовала известную гордость, которую не могла испытывать, сидя в кресле, как старуха.
Когда в гостиной никого, кроме нее, не было, Сара Сусанне могла позволить себе посидеть под портретом. Там она чувствовала, как над ней склоняется пастор, и ей не нужно было смотреть на себя. Мазки кисти. Их разговоры. Ей хотелось, чтобы этот портрет висел в мансарде и его видела бы только она. Но Юханнес и слышать об этом не желал. Он гордился портретом и показывал его всем при каждом удобном случае.
Сара Сусанне тосковала. Странно, что она находила для этого время, ведь у нее была тысяча дел. Она переходила от одного к другому. К тому, которое было неотложным. К тому, которое нужно было сделать в любом случае. Она управляла большим хозяйством, следила за всем, что требовало ее внимания. Так проходил день и наступала ночь. Она чувствовала усталость. И слабое удовлетворение.
Однако за всем этим скрывалась тоска. Или что-то другое Что-то более сильное. Что-то необъяснимо большое, которое грозило заполнить ее всю целиком.
Дар лета
Стоял август 1874 года. В гостиной торговца в Страндстедете было слишком жарко. Сара Сусанне встала, чтобы выйти в сад.
Он стоял в дверях спиной к ней, рукава рубашки были закатаны. Портьера наполовину скрывала его. Очевидно, только он один из всех гостей снял пиджак. Поднятая правая рука опиралась о притолоку, помогая удерживать равновесие его не очень высокой, плотной фигуре. Другая рука, со сжатыми пальцами, лежала на затылке. Она была похожа на раковину, окрашенную водорослями и морским песком. Темные вьющиеся волосы. Вечернее солнце просвечивало сквозь мочку уха, розовую на фоне зелени сада и словно украденную у ребенка.
Сара Сусанне точно знала, что раньше никогда не видела этого человека. И все-таки вздрогнула всем телом. Что-то в его спине, покатых плечах и затылке насторожило ее. Они как будто тянулись к ней. Была в них какая-то прикрытая одеждой обнаженность. Бессознательная чувственность. Спина. Которая не подозревала, что Сара Сусанне на нее смотрит. У Сары Сусанне появилось чувство, будто у нее в руках неожиданно распустился твердый, как камень, бутон. Будто ее коснулись сильные, но нежные лепестки.
Ее глаза не отрывались от него, пока он стоял у двери и не мог ее видеть. Она затаила дыхание. Наконец он обернулся.
Пол словно исчез у нее из-под ног. Она больше не чувствовала твердой почвы под ногами. Да наяву ли это? Или во сне? Кто знает. Он снял руку с притолоки. И подошел к ней. Голоса исчезли. Исчезло движение. Свет, проникающий сквозь любопытные стекла в двери веранды. Все отступило и перестало существовать. Потому что там стоял этот человек и смотрел на нее? И потому, что глаза этого молодого мужчины затеняли неправдоподобно длинные ресницы? Глаза под ресницами попытались сморгнуть его мысли. На лбу складки, вокруг рта морщины. Слишком глубокие. Ему было примерно столько же лет, сколько ей. А может быть, меньше.
На мгновение он словно забыл, что надо таиться. Неуверенность, смятение в глазах, руки. И тут же его рука сжала ее руку.
— Я не ошибаюсь? Конечно нет! Вы фру Сара Сусанне из Хавннеса?
