Она кивнула, чувствуя, как комната на мгновение поплыла у нее перед глазами.
Он снова сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
— Собственно, все мои несчастья начались тогда, когда к нам в Рейнснес приехал русский, которого звали Лео.
— Какие несчастья?
— Он отнял у меня мать. Я даже жалел, что родился. Думал, что ничего для нее не значу.
— Она вышла за него замуж? За этого русского?
— Нет, он умер. От пули.
— От шальной пули?
— Можно сказать и так... Но после этого уже ни мать ни я не могли стать прежними. Она как будто вышла за дверь и не вернулась. Ко мне.
— Вы упрекаете ее за это?
— Теперь уже нет. Этим она заставила меня хотя бы уехать из дома. Конечно, без нее. Так или иначе, я отправился в далекий мир. Сейчас она живет в Берлине. Но когда мать моей дочери умерла, я понял, что чуть не поступил так же, как моя мать.
— Вы тоже вышли за дверь?
— Нет, я чуть не бросил свою дочь в Копенгагене.
— Ничего удивительного. Ведь вы мужчина.
Он засмеялся и снова сделал глоток из рюмки.
— Вы думаете, я перестал быть мужчиной от того, что привез свою дочь в Рейнснес?
— Нет, упаси боже... Ведь вы знали, что в Рейнснесе есть женщины, которые вам помогут.
Вениамин громко засмеялся. Сара Сусанне тоже невольно улыбнулась.
— Вы правы. И теперь я настолько свободен, что хочу обзавестись матерью и для себя и для Карны.
— Думаю, этого ждать недолго. Вы встречаете много людей и непременно найдете женщину, которую полюбите, — быстро сказала она.
— Я уже люблю одну женщину. Но она не желает меня знать.
— В это трудно поверить!
— Между тем это так, — сказал он неожиданно серьезно.
— Она не из наших мест?
— Она из Копенгагена.
— О господи, как велик мир! — воскликнула Сара Сусанне.
— Это правда.
— А вы спрашивали у нее?
— О чем? Не хочет ли она приехать ко мне сюда? Спрашивал.
— Подумать только, жить в таком большом городе... Копенгаген! Конечно, ей страшно уехать от всего, к чему она привыкла... Вот она и не едет к вам...
— Спасибо, но скорее она не едет потому, что старается держаться от меня подальше.
— Вы плохо обошлись с ней? — спросила она и откусила кусочек хлеба. Прожевала.
Он выглядел смущенным.
— Да не совсем красиво.
— Значит, вы знаете почему...
— О да! Да и что ей тут делать, когда наступит полярная ночь? — Неожиданно в его голосе послышались твердые нотки.
— Вы ей изменили... один раз, правда?
Вениамин покраснел и покрутил шеей, словно ему жал воротник рубашки.
— Да. Я ей изменил.
— Каким образом?
Несколько минут царило молчание.
— Я не могу говорить об этом. Не сегодня. Это не для человека, которому и без того трудно поправиться, — прошептал он.
— Нет, вы не поэтому не хотите говорить об этом.
— Вы правы. Мне стыдно за себя, — сказал он и протянул ей блюдо с бутербродами.
Доктор остался в Хавннесе на ночь. К его удивлению его желудок переварил не только бутерброды, съеденные с Сарой Сусанне, но и обед в столовой с Юханнесом который захотел узнать все.
— Завтра она встанет! — уверенно сказал доктор. Он переел. Жаркое из оленины тяжело легло на желудок.
В это время из сада через веранду в столовую вошла большая девочка. От нее свежо пахло талым снегом и соленым ветром. Она сделала реверанс и извинилась, что пришла через веранду. В руке она держала букетик из веток ивы, который положила перед отцом.
Потом она подала гостю руку.
— Ты Агнес? Старшая? — спросил Вениамин.
— Да, — смущенно ответила она.
— Сколько тебе лет?
— Одиннадцать!
У нее были отцовские четкие черты лица и удивленный взгляд. Как будто только что перед ней открылся весь мир.
— Посидишь здесь с нами? — спросил Вениамин.
— Нет, спасибо. Я должна подняться к маме, — ответила она, собрала свои веточки и убежала.
Вечером мужчинам приготовили стол для игры. Кости лежали в коробке наготове. Но мужчины не играли. Неожиданно Юханнес наклонился и бросил белую кость. Кость запрыгала к краю стола. Потом остановилась и показала три глазка.
Юханнес и Вениамин следили за ней.
Хозяин кивнул и поднял почти полный бокал. Вениамин кивнул в ответ и осушил свой. Он чувствовал себя как дома. Если бы не его откровенность с женой Юханнеса, они могли бы стать друзьями.
— Вашей жене нужно иногда менять обстановку. Поговорить с кем-то. Не об обычных домашних делах, а о чем-нибудь другом, — сказал он, и их глаза встретились.
Юханнес спокойно поднял руку и положил кости на место. Потом взял свой блокнот и написал:
"Вы можете мне с этим помочь?"
Вениамин почувствовал смущение, словно доставил беспокойство более умному человеку.
— Возьмите ее с собой, когда куда-нибудь поедете. Пусть она увидит что-то, не чувствуя за это ответственности. После родов, конечно. Например, в Трондхейм?
Юханнес поинтересовался, разумно ли это. Там она несколько дней будет среди мужчин и мужских дел.
— Моя мать, Дина Грёнэльв, ездила в деловые поездки.
Думаю, что иногда это помогало ей сохранить рассудок. Она часто чувствовала себя в Рейнснесе как взаперти. Правда, тогда были другие времена. В Бергене и в Трондхейме она, так сказать, проветривала и шляпки и юбки. К тому же перемена мест и морской воздух полезны для здоровья.
Юханнес кивнул не без сомнения.
Когда они встали, собираясь идти ужинать, Вениамин протянул Юханнесу руку:
— А относительно вашей просьбы... Я с удовольствием побеседую снова с Сарой Сусанне. Сообщите мне, если я буду ей нужен.
Некоторое время Вениамин часто бывал в Хавннесе. Не только как врач. Иногда он привозил с собой свою дочь, Карну. Девочка страдала падучей, и порой у нее случались сильные приступы. Но дети быстро привыкли к этому и охотно брали ее в свои игры. Если во время игры у Карны случался припадок, старшие дети знали, что нужно делать. Они всовывали ей между зубов деревянную палочку и бежали за ее отцом.
Саре Сусанне снова захотелось написать Урсуле Йенсен, вдове пастора. Когда родился второй Йенс и все прошло благополучно, это желание стало преследовать ее, как наваждение. Теперь она хотя бы знала, о чем хочет написать. Постепенно письмо приобрело смысл. Она понимала, что писать нужно так же, как сердце и почки знают, что им делать, не думая об этом.
