Исследователя Генри Гудзона вместе с его маленьким сыном взбунтовавшаяся команда отправила на маленькой лодчонке в вольное плавание, и больше его никто не видел.
Отец Рембрандта был мельником, а мать дочерью пекаря. По голландским понятиям их брак, вероятно, казался заключенным на небесах. Когда Рембрандт в шестилетнем возрасте поступил в начальную школу, голландцы заключили пакт с царем Канди и сцепились с английскими поселенцами в Индии, ведя тем временем торговлю мехами на Манхэттене. Португальцы уже успели повесить экипажи более чем двенадцати захваченных ими в Карибах голландских судов, превзойдя афинян, которые за год до своей бесславной окончательной капитуляции провели через законодательное собрание закон, в соответствии с коим всякому пойманному в море спартанцу надлежало рубить правую руку.
Рембрандт провел в начальной школе три года, так что голландские поселенцы успели основать в долине Гудзона форт Оранж — рядом с нынешним Олбани, а также форт Амстердам на южной оконечности нынешнего Манхэттена, голландский же мореплаватель Адриен Блок, исследуя пролив Лонг-Айленд-Саунд, наткнулся на остров Блок.
Совпадение имен изумило Блока.
Когда голландцы сменили португальцев на Молукках, что в Индийском океане, и установили свою мировую монополию на гвоздику и мускатный орех, девятилетний Рембрандт записался в латинскую школу.
Умер Шекспир. Пока десятилетний Рембрандт тягался с латынью, голландский математик Виллеброрд Снеллиус, исследуя преломление света, обнаружил, что отношение синуса угла падения i к синусу угла преломления r равно отношению показателя преломления преломляющей среды n к показателю преломления исходной среды n.
Что это означает, я не знаю и узнавать не желаю.
В 1617-м Рембрандт отпраздновал свой одиннадцатый день рождения, Снеллиус же разработал для картографии метод тригонометрической триангуляции, позволяющий с помощью Полярной звезды измерять долготы голландских городов Алкмар и Берген-оп-Зом.
На восьмом году Двенадцатилетнего мира голландцы совместно с Англией послали военные корабли на помощь Венеции, боровшейся против австрийских Габсбургов. Испания выступала на противной стороне. На море голландские и испанские корабли грабили друг друга всякий раз, как один из них натыкался на другой и обнаруживал, что обладает каким-нибудь преимуществом, — так Голландская республика и Испанская монархия коротали годы перемирия.
В Греции, после прекращения вражды, ознаменовавшегося Никиевым миром 421 г. до Р. Х., Афины подстрекали заговоры против Спарты в других городах и учинили вторжение в Сиракузы. Спарта выступала на стороне Сиракуз.
Все это позволяло Афинам и Спарте выполнять условия мирного договора, продолжая воевать друг с дружкой в городах «третьего мира».
Рембрандт закончил латинскую школу за два года до возобновления войны с Испанией, которая возобновилась через два года после того, как Вильям Гарвей из госпиталя св. Варфоломея в Лондоне объявил об открытии им кровообращения, тогда как в принадлежавшей англичанам Виргинской колонии ровно через двенадцать лет после основания города Джеймстаун появились первые негритянские рабы. А когда Ян Петерсон Коэн, генерал-губернатор заморских территорий голландской Ост-Индской компании, сровнял с землей город Джакарту и возвел на его руинах город Батавию — как раз на том месте, где в нынешнем суверенном государстве Индонезия стоит нынешний город Джакарта, — Рембрандта приняли в Лейденский университет.
Директорам компании, которые неизменно требовали от генерал-губернатора умеренности в обращении с туземным населением при попытках выбить из такового неумеренные барыши для голландской Ост-Индской компании, Коэн писал следующее:
«Нет в мире ничего, наделяющего кого бы то ни было наилучшими правами, нежели мощь и сила, к оным правам добавленные. Мне же всегда доставало изучения природы, равно как и деяний, совершаемых всеми народами от века до века».
Коэн проводил свою политику: он выгнал вон яванских и азиатских купцов, столетиями торговавших с молукканцами, и силой утвердил собственную монополию на произраставшие здесь гвоздику и мускатный орех, назначив цены столь низкие, что туземным рабочим волей-неволей приходилось бросать выращивание для него пряностей, дабы вырастить для себя сельскохозяйственную продукцию, которая позволит им и дальше влачить существование, выращивая для него гвоздику и мускатный орех.
Его корабли сновали вокруг островов, досматривая и топя чужие суда, выискивая в подзорные трубы незарегистрированные участки с посадками гвоздики и мускатного ореха, каковые голландцы палили огнем, травили химикатами и засыпали солью, чтобы земля больше не родила.
Голландцы умели извлекать соль из почвы, вновь делая ее плодородной, а никто другой этого не умел.
К истечению срока Двенадцатилетнего мира, то есть к 1621 году, голландцы закрепились на Суматре и Пуликате в Азии и на Амазонке в Южной Америке, а Рембрандт поступил в Лейдене учеником к Якобу ван Сваненбюрху — смешивать пигменты с льняным маслом и растирать гравировальную краску для человека, не весьма высоко ценимого в качестве художника и учителя, человека, у которого, как провозглашает общее мнение, он вряд ли мог научиться чему-то большему, нежели начатки рисования, живописи и гравирования.
Ему было пятнадцать лет. За те три года, что он проработал у Сваненбюрха, по образцу голландской Ост-Индской компании была создана голландская Вест-Индская компания, получившая от государства монополию на всю торговлю, производимую между восточным побережьем Америк и западным берегом Африки; кроме того, из Южной Америки привезли и начали успешно выращивать в Германии картофель.
В Европе имелись люди, для которых картофель был куда важнее, чем обучение Рембрандта или открытие кровообращения Вильямом Гарвеем. Если использовать в качестве мерки предположение, будто человеческая жизнь обладает какой-то ценностью, немногие продукты смогут сравниться с картофелем по количеству благодеяний, оказанных им человечеству.
В истории человечества трудно отыскать события, свидетельствующие в пользу предположения, будто человеческая жизнь обладает какой-то ценностью.
Все наши религии, за вычетом иудейской и греческой, больше хлопочут о нас мертвых, нежели о нас же — живых.
Той порой картофель свезли для разведения обратно в Америку, только уже в Северную, а Рембрандт перебрался в Амстердам, чтобы поучиться у художника более уважаемого, у Питера Ластмана.
Несколько времени даровитый юный Рембрандт с чрезмерным успехом имитировал натужные глупости Ластмана. По счастью, истолкование внутреннего содержания — как собственного, так и его сюжетов — вскоре стало притягивать Рембрандта сильнее, чем поверхностные фокусы с преувеличенными телесными усилиями; не менее притягательной оказалась и оставшаяся с ним на всю жизнь очарованность контрастами света и мрака, почерпнутая у принадлежавших к Утрехтской школе последователей Караваджо.
То обстоятельство, что во времена Рембрандта уже существовала школа искусств в Утрехте, еще одна в Лейдене и еще одна в Амстердаме, и все это в маленькой, промозглой стране, не имевшей особых художественных традиций, остается одной из загадок культуры, которые объясняются генетикой, географией или национальным характером не более успешно, чем поразительное возникновение еврейской, греческой или римской наций или прорыв голландцев в их золотом веке к ведущей роли в мировой торговле.
