— Ему она идет больше, чем мне, — обиженно сказал натурщик.
— Я просто добавил цвета, — сказал Рембрандт. — Не мог же я раскрашивать одежду прямо на вас, верно?
Он нанес тонкий слой краски на другой, плотный, покрывавший шелковую мантию, и, добавив минерального лака, обогатил игру теней. Он позолотил свет на пышных рукавах Аристотеля и рассеял лучи золотых рефлексов по другим белым участкам. Смешав зеленое с сине-зеленым, он добавил их к волнистым складкам рукавов.
Золотая цепь стала почти рельефной, он густо нанес на нее белую краску и затем, слой за слоем, стал покрывать ее желтой, коричневой и черной. Именно так Рембрандт изготавливал золото для Аристотеля.
— Золото выглядит почти настоящим, — сказал натурщик.
— Оно и есть настоящее, — пробурчал Рембрандт. Он не отводил взгляда от холста. Теперь он немного менял розоватый перстень, нанося на плотные белые точки, покрывавшие его поверхность, другие — крохотные, беловато-желтые, отчего поверхность начинала блестеть, словно он и впрямь творил золото из запахов краски, пользуясь тонкой кистью, будто волшебной палочкой. — То, что на вас, — поддельное.
— Не понимаю.
— Я пишу чистое золото.
— Черной, коричневой и белой краской?
— А ваши украшения, они из золота накладного. Перстень, серьга, все остальное. Цепь так и вовсе медная. Подойдите поближе. Посмотрите на цепь и посмотрите на картину. Видите разницу? Это золото — настоящее.
Золото на полотне выглядело более подлинным.
— Я вообще-то не об этом хотел поговорить, — подавленно произнес натурщик. — Вот вы упомянули о подражании, — нерешительно начал он и примолк, неуверенный, стоит ли продолжать. — Вы знаете, что Говерт Флинк пользуется все большим успехом благодаря картинам, которые пишет в подражание вашим, вам и вашей манере?
— Флинк был моим лучшим учеником, — кивнув, снисходительно ответил Рембрандт. — Он уже знал немало, когда пришел ко мне. И меньше чем за год научился писать в моей манере.
Натурщик тоже кивнул.
— Говорят, он теперь пользуется даже большим успехом, чем вы. И получает за картины, которые похожи на ваши, много больше.
Очень медленно отложив мастихин и палитру, Рембрандт взял тяжелую кисть, дочиста вытер ее о свою тунику и стиснул, выставив вперед, будто нож, ее толстый конец. Аристотель испугался за свою жизнь. Рембрандт походил на человека, способного пронзить ему грудь.
— Не понял, — холодно сказал Рембрандт.
— Говорят, что он получает за свои картины больше денег, чем вы за ваши.
— За свои картины, похожие на мои?
— И за них тоже.
— Быть этого не может. Разве такое возможно?
— В Амстердаме возможно.
— Бессмыслица какая-то. Он получает за подражания моим работам больше, чем я за оригиналы?
— На них спрос больше.
— Да как это может быть? Зачем люди станут платить ему больше денег за подражания моим старым работам, когда они могут купить у меня оригинал?
— Говорят, его картины лучше.
— Это как же они могут быть лучше? У меня просто слов нет. Ладно, на сегодня хватит. И что еще говорят? Давайте уже, рассказывайте все.
— Ну, раз вы спрашиваете, — сказал натурщик, переодеваясь перед уходом в свои собственные строгие черные одежды. — Среди художников ходят разговоры, будто ваша экономка брюхата.
— А мне что за дело? — спросил Рембрандт.
— Говорят, это ваш ребенок, — сказал натурщик.
— А им что за дело?
— Всего доброго, друг мой. Да охранит вас Господь.
— И вас тоже.
Декарт женился на служанке, с которой сожительствовал. Рембрандт, придерживавшийся более высоких социальных стандартов, не позволил себе пасть столь низко. Он так и не женился на Хендрикье, хотя однажды и назвал ее в юридическом документе своей «покойной женой».
Когда ближе к вечеру явился, чтобы позировать для портрета, Ян Сикс, Рембрандт первым делом спросил его, правда ли то, что ему рассказали о Говерте Флинке.
Сикс полагал, что правда.
— Он был моим худшим учеником! — раздраженно воскликнул Рембрандт.
— Его репутация растет, — сказал Сикс. — Как и его связи. Скоро от него будут зависеть все заказы в городе.
— В этом нет никакой логики!
— Если вам требуется логика, — сказал, забавляясь, Сикс, — познакомьтесь с Декартом. Или побеседуйте вон с ним, с вашим Аристотелем. Он, к вашему сведению, довел силлогизм до совершенства.
Не желает Рембрандт беседовать ни с каким Аристотелем!
— Флинк получает за своих старых Рембрандтов больше, чем я за моих новых? И вы хотите заставить меня поверить в это?
— По-моему, именно так дела и обстоят. Я же не говорю, что это справедливо.
— Но почему такое могло случиться?
— По обычнейшим причинам делового характера, я полагаю. Люди считают его работы более ценными.
Рембрандт гневно всхрапнул.
— Изумительно. Вы говорите, что люди находят его подражания моим оригиналам более ценными, чем сами оригиналы? Люди находят их более ценными? Это невероятно.
— Людям кажется, что они лучше.
— Но как такое могло случиться? Этот Говерт Флинк самый тупой из моих учеников, болван болваном! — он писал на моем полу такие гульдены, что я издали видел: подделка, — а теперь пишет в моей манере и продает свои подражания моим работам по более высоким ценам, потому что людям кажется, будто они лучше моих работ? Они что, обезумели все? С ума посходили? Или это я спятил?
— Вы слишком пренебрежительно говорите о подражаниях, друг мой, — ласково произнес Ян Сикс. — Известно ли вам, что этот ваш Аристотель в своей «Поэтике»…
— Это не мой Аристотель. И вообще это картина, а не человек.
— И тем не менее. Аристотель утверждает, что все великие трагедии суть подражания действию. Хотя я полагаю, что у нас в Голландии, поскольку ничего на нее похожего в мире не существует, наши собственные национальные трагедии, возможно, еще являются оригиналами.
— Тоже мне трагедии. Флинк — вот это трагедия. То, что вы мне рассказываете, не имеет никакого смысла.
— Об Аристотеле?
— О Флинке. Аристотель меня не интересует. Вот вы человек образованный. Как могут его старые картины, написанные в подражание моей манере, превосходить мои собственные?
— У него глаже поверхность, цвета прозрачные, линии определяют форму и детали прописаны.
— Но это вообще не моя манера! — с мукой воскликнул Рембрандт. — Флинк надувала! Я так не пишу.
— Так, может, попробуете? — улыбаясь, предложил Сикс. — Если вам хочется вернуть былую популярность и получать столько же, сколько он.
