35
Казнь Сократа пришлось отложить на месяц из-за того, что суд над ним совпал со священными празднествами в честь древнего подвига Тесея, который убил Критского Минотавра и избавил Афины от скорбного бремени — ежегодной отправки на Крит семи афинских юношей и семи дев на прожор мифологической скотине. В память об этом событии греки, выполняя обет Тесея, каждый месяц фаргелион, а по-нашему май, украшали гирляндами государственную галеру и посылали ее на остров Аполлона, Делос. В знак религиозного благодарения за сэкономленные со времени Тесеева подвига жизни никаких публичных казней в прошедшем очищение городе до возвращения корабля не производилось.
Сократа предстояло убить, как только вернется корабль.
Тюремный страж ему попался добрый. Ножные цепи он надевал на Сократа только по ночам.
Друзья Сократа замышляли побег.
Однажды утром Сократ проснулся еще до зари и обнаружил рядом с собой старика Критона, сидящего на табурете посреди камеры, мрак которой едва-едва рассеивался маленькой лампадкой. Сократ удивился. Стражи к этому времени уже привыкли к Критону и впускали его, не поднимая особого шума. Кроме того, Критон, по его словам, задабривал начальника тюрьмы мелкими знаками внимания, а попросту — дружескими взятками.
— Почему же ты не разбудил меня сразу, а сидишь возле меня и молчишь? — спросил Сократ.
— Уж очень ты сладко спал — я бы ни за что не стал тебя будить. Ах, если б я не страдал так от бессонницы и упадка духа, — Крит помрачнел. — Завидую я тебе, Сократ. А еще больше дивлюсь, какой счастливый у тебя характер, как ты, при этом несчастье, легко и кротко его переносишь. В жизни не видел ничего похожего на спокойствие, с которым ты несешь свою участь.
Сократ улыбнулся.
— Но ведь по правде сказать, Критон, нелепо было бы, дожив до моих лет, роптать на приближение смерти, разве не так?
И все же другие люди его возраста горько жалуются, когда им приходится попасть в такую беду, говорил Критон, когда вошел с извинениями услышавший их голоса стражник. Он приблизился к Сократу и снял с него цепи. Сократ принялся растирать оставленные ими следы. Стражника явно мучил стыд.
— Что нового? — поинтересовался Сократ. — Есть сегодня какие-нибудь распоряжения на мой счет?
— Есть приказы, — ответил, понизив голос, стражник. Он не отрывал глаз от земли.
— Какие же?
— Приказы такие, — ответил стражник, — чтобы я смотрел в другую сторону, если ты попробуешь убежать из тюрьмы и направишься в порт, к кораблю, который, как все в городе знают, поджидает тебя, чтобы вывезти отсюда.
— А если я не попытаюсь сбежать? — спросил Сократ.
— Тогда мне приказано сказать тебе, что в Пирее тебя поджидает корабль и что всем нам приказано смотреть в другую сторону, если ты попробуешь убежать.
— Он человек хороший, Критон, — сказал Сократ, когда страж удалился. — Ты заметил, стоит ему взглянуть мне в лицо, сразу у него, у бедняги, слезы наворачиваются.
— Сократ, решись наконец, — резко сказал Критон. — Ты слышал его и слышал меня. Все надо сделать сегодня ночью. Иначе будет поздно.
— Уж не пришел ли с Делоса корабль?
— Пришли сведения. Очень похоже, что корабль появится сегодня. Завтра, Сократ, если ты сейчас не решишься, настанет последний день твоей жизни.
— В таком случае, Критон, я полагаю, это будет к лучшему, если так угодно богам.
— Так ты не уйдешь сегодня?
— Нет. Я все же думаю, что один день у меня еще есть и что корабль придет не в нынешний день, который только еще начинается, а завтра. Ведь я должен умереть на другой день после того, как придет корабль, верно?
— Так постановили власти.
— Вот я и думаю, что он придет не сегодня, а завтра. Я видел сон.
Сон Критона не интересовал. Да и добавочный день тоже погоды не делал.
— Смысл твоего сна, может, и ясен, но, возлюбленный мой Сократ, хоть теперь послушайся меня и не отказывайся от своего спасения, пока не слишком поздно. Твоя смерть грозит мне и другим твоим друзьям двойной бедой. Если ты умрешь, мы не только лишимся друга, которого нам никогда не заменить, но еще и люди решат, что мы могли бы спасти тебя, если б не поскупились.
— Но для чего, дорогой Критон, — сказал Сократ, видя, что друг его разволновался не на шутку, — нам так заботиться о мнении большинства? Порядочные люди — а только с ними и стоит считаться — будут думать, что все это свершилось так, как оно свершилось на самом деле.
— Но тебя-то это не спасет, — сказал Критон. — Ты мне вот что скажи, Сократ, уж не руководит ли тобой забота о риске или расходах, которым подвергнусь я и другие друзья, помогая тебе выбраться отсюда? Не боишься ли ты, что платные доносчики втянут нас в беду за то, что мы тебя похитили? Или что нам придется потерять много денег, а то и все наше состояние, и вдобавок подвергнуться еще чему-нибудь? Если так, то оставь это: чтобы спасти тебя, мы пошли бы и на бульшую опасность. Нет, послушайся меня и сделай по-моему.
— Да, Критон, этого я опасаюсь. Но это отнюдь не единственная причина.
— Этого уж ты не бойся, — сказал Критон. — Есть люди, которые берутся вызволить тебя из тюрьмы и из города, не так уж и много требуя денег за это. Что же касается правительственных доносчиков, то и им не многого надо, это народ дешевый. Если, наконец, принципы не позволяют тебе тратить мое достояние, то здесь сейчас есть чужеземцы, которые готовы за тебя заплатить и которые ничем не рискуют. Один из них — Симмий, фиванец — уже принес большие деньги как раз для этого. Есть также Кебет и еще очень многие, все берутся потратиться, чтобы помочь твоему побегу. После этого они покинут Афины и будут вне опасности. Мы же готовы рискнуть чем угодно, лишь бы спасти тебя.
— Все, о чем ты говоришь, Критон, меня беспокоит, — сказал Сократ, — а кроме этого многое другое.
— Так послушайся меня и поступи разумно, — сказал Критон. — И право, мне и без того уже стыдно и за тебя, и за нас, как подумаю обо всем, чему мы позволили зайти так далеко, да и о том, что все дело припишут какому-то малодушию с нашей стороны. Во-первых, вспомнят, как ты пошел на суд, что было совсем не нужно, — вот первый неверный поступок. Припомнят нам и то, как дело попало в суд, хотя все можно было устроить совсем по-другому. Почему ты уже тогда не покинул Афины? Припомнят и то, как ты защищался, — вот и второй. И, наконец, последняя, венчающая всю эту комедию глупость. Начинает казаться, что мы теряем тебя, потому что нам не хватает отваги и предприимчивости, потому что, будь мы на что-то годны, мы бы тебя спасли, и потому что ты сам себя не спасал, когда оно было и разумно, и практично.
— Милый Критон, — сказал Сократ, выслушав его, — я очень ценю твои добрые чувства. Твое усердие стоило бы очень дорого, будь ты правым. Если же ты не прав, то чем больше усердие, тем больше опасность.
