Нейтли не верил ушам своим. Ему сроду не приходилось слышать столь чудовищных речей, и он невольно удивлялся, почему до сих пор не упрятали этого предателя-старикашку за решетку.
— Америка не погибнет никогда! — крикнул он запальчиво.
— Так уж и никогда? — поддел его старикашка. — Рим пал, Греция пала, Персия пала, Испания пала. Все мелкие державы рано или поздно погибали. Почему же вы думаете, что ваша страна представляет собой исключение? Как вы думаете, сколько лет будет существовать ваша страна? Вечно? Не забудьте, что сама земля обречена на гибель. Через двадцать пять миллионов лет или что-то в этом духе померкнет солнце.
Нейтли беспокойно заерзал.
— Ну знаете, это довольно длительный срок. Целая вечность.
— Что вы называете вечностью? — посмеиваясь, допытывался настырный старикашка. — Миллион лет? Полмиллиона? Лягушачье племя, например, существует около пятисот миллионов лет. Можете ли вы сказать наверняка, что Америка со всей ее силой и преуспеянием, с ее солдатами, с ее самым высоким уровнем жизни на земле будет существовать так же долго, как лягушачье племя?..
Нейтли так и подмывало дать по этой ехидной морде. Он пристально осмотрелся, словно хотел призвать кого-нибудь на помощь, чтобы защитить будущее своей страны от несносной клеветы. Но, к его огорчению, Йоссариан и Данбэр были слишком увлечены девицами, устроившись в дальнем углу комнаты, а Заморыш Джо вообще исчез из поля зрения.
На душе у Нейтли скребли кошки. Его девица грациозно возлегала на тугой, пружинистой софе с выражением ленивой скуки. Из-за ее полнейшего равнодушия к нему Нейтли совсем пал духом. Вот точно так же сонно и вяло посмотрела она на него во время их первой встречи на квартире сержантско-рядового состава, когда рядовые резались в очко, — посмотрела и отвернулась. Сколько раз потом с такой отчетливостью, сладостью и горечью вспоминал он этот взгляд. Ее безвольный рот был слегка приоткрыт, будто она собиралась произнести «О», и одному богу было известно, на чем она остановила ленивый, как у коровы, подернутый дымкой, апатичный взгляд. Старик спокойно дожидался ответа, наблюдая за Нейтли с гнусной улыбкой. Нейтли ввязался с ним в спор не только из решимости опровергнуть порочную логику и клеветнические утверждения, но и желая привлечь к себе внимание и вызвать восхищение этой скучающей флегматичной девицы, в которую он был так страстно влюблен.
— Ну… честно говоря, я не знаю, сколько просуществует Америка, — отважно продолжал он. — Я так полагаю, если рано или поздно погибнет мир, то и Америка не вечна. Но зато я знаю точно: сейчас мы выживем, и наш триумф будет продолжаться долго, очень долго.
— Но все же, как долго? — подначивал старикашка в порыве злорадного воодушевления. — Надеюсь, не дольше, чем проживет лягушачье племя?
— Во всяком случае, гораздо дольше, чем проживем мы с вами, — неудачно выпалил Нейтли.
— Только и всего-то! Это не так уж много, если учесть, что вы слишком храбры и легковерны, а я слишком стар.
— Сколько же вам лет? — полюбопытствовал Нейтли.
— Сто семь. — Заметив досаду Нейтли, старикашка добродушно захихикал: — Я вижу, вы не верите?
— Я не верю ни единому вашему слову, — ответил Нейтли. Застенчивая улыбка тронула его губы. — Я твердо верю только в одно: эту войну Америка выиграет.
— Что вы все твердите выиграет да выиграет, — усмехнулся шальной, замызганный старикашка. — Надо знать, какие войны можно проигрывать, и уметь это делать — в этом вся штука. Италия столетиями проигрывала войны, а тем не менее посмотрите, как отлично у нас идут дела. Франция выигрывает войны и никогда не вылезает из кризиса. Германия проигрывает и процветает. Возьмем, к примеру, недавнее прошлое нашей страны, Италия победила Эфиопию и тут же влипла в неприятнейшую историю. В результате победы мы стали страдать такой безумной манией величия, что помогли развязать мировую войну, выиграть которую у нас не было ни малейшего шанса. Зато теперь мы снова проигрываем войну, и все оборачивается к лучшему. И мы наверняка снова пойдем в гору, если ухитримся, чтобы нас хорошенько расколошматили.
Нейтли смотрел на него с нескрываемым недоумением.
— Теперь я в самом деле не понимаю, о чем вы толкуете. Вы рассуждаете, как ненормальный.
— Наоборот. Я самый нормальный. Я был фашистом при Муссолини, а теперь его свергли и я — антифашист. Я был до фанатизма настроен пронемецки, когда немцы пришли сюда, чтобы защитить нас от американцев. Теперь, когда сюда пришли американцы, чтобы защитить нас от немцев, я — фанатичный проамериканец. Позвольте заверить вас, мой юный разгневанный друг, что у вас в вашей стране не найдется более преданного сторонника в Италии, чем я. Разумеется, пока вы здесь остаетесь.
— Так вы хамелеон! — воскликнул Нейтли, не веря своим ушам. — Вы — флюгер! Бесстыжий, неразборчивый приспособленец!
— Мне сто семь лет, — учтиво напомнил старикашка.
— Неужели у вас нет никаких принципов?
— Конечно, нет.
— И морали?
— О, я человек суровой морали, — с иронической серьезностью заверил его старый негодяй, похлопывая по бедру пухлую брюнетку, примостившуюся на подлокотнике его кресла.
— Не верится… — проворчал Нейтли.
— Все это истинная правда! Ей-богу! Когда немцы вступали в город, я приплясывал на улице, как молоденькая балерина и до хрипоты кричал: «Хайль Гитлер!» Я даже размахивал нацистским флажком, который вырвал у одной славной девчушки, когда ее мама отвернулась. Но вот немцы оставили город, и я выскочил на улицу с бутылкой отличного брэнди и корзиной цветов, чтобы приветствовать американцев. Бренди, конечно, предназначалось для меня самого, а цветы — чтобы осыпать наших освободителей. Помню, в головной машине ехал суровый, чванливый пожилой майор: я угодил ему красной розой прямо в глаз. Великолепный бросок! Видели бы вы, какую он скорчил рожу!
Нейтли так и ахнул:
— Майор де Каверли!..
— А вы его знаете? — восторженно воскликнул старик. — Какое милое совпадение!
Нейтли не слушал его: он был слишком огорошен.
— Так это вы ранили майора де Каверли! — воскликнул вне себя от негодования. — Да как у вас рука поднялась?
Старый черт и бровью не повел:
— Вы лучше спросите, мог ли я удержаться? Видели бы вы этого надменного старого болвана, который восседал в машине с таким важным видом, будто он всемогущий бог. Он сидел, не поворачивая своей дурацкой и торжественной морды. Это была такая соблазнительная мишень. Я вмазал ему прямо в глаз розой сорта «американская красавица». По-моему, вполне подходящий снаряд, а?
— Это ужасно! — крикнул Нейтли возмущенно. — Это злодейство, преступление. Майор де Каверли — начальник штаба нашей эскадрильи.
— Ах вот оно что! — издевательски проговорил старикашка. Он с плутоватым раскаянием ущипнул себя за остренький подбородочек. — Прошу вас поверить, что я действовал совершенно беспристрастно. Когда в город въезжали немцы, я пребольно уколол веткой эдельвейса здоровенного молодого обер-лейтенанта.
