– А мои проекты обычно никуда не годятся.
– Ну и что? Лишь бы они были подготовлены.
– Еще что от меня требуется?
– Больше играйте в гольф. Поговорите с Рэдом Паркером и купите синий блейзер. Заведите костюмы поприличнее. Не сидите на службе в одной рубашке, да смотрите, чтоб воротничок рубашки был застегнут и галстук повязан как следует, а не болтался невесть где. Боже милостивый, ну на кого вы похожи! Вы же занимаете высокий пост, должны держать марку.
– Не поминайте имя Господа всуе, – острит он.
– А сами?!
– Мой отдел работает хоть куда, – не соглашается он.
– Ну, а стильная куртка, по-вашему, ерунда? – требовательно спрашиваю я.
– Господи помилуй, ну что за важность куртка?
– Да куртка поважней работы. Никто не ходит на службу в куртке с кожаными налокотниками, такие носят разве что на отдыхе. Обзаведитесь черными туфлями – для синего и серого костюмов. И перестаньте ездить по городу в своей колымаге.
– Ладно, – сдается он и, тихонько, протяжно присвистнув, словно бы с удивлением и покорностью, печально и виновато улыбается. – Ваша взяла. – Он медленно встает, идет в угол кабинета к вешалке за своей курткой. – Обещаю вам. Я обзаведусь синим блейзером.
Конечно, блейзер будет ему велик, широк в плечах, а на спине и груди мешковат, и купит он себе этот синий блейзер как раз к тому времени, когда мы все уже перейдем на мохер, или чесучу, или вернемся к хлопчатобумажным тканям, шотландке или полоске. Ему, вероятно, уже поздно перестраиваться; вероятно, переделать себя ко всеобщему удовлетворению уже не в его власти (если когда и было в его власти). Правда, в эту самую минуту, пока я еще не ушел, он делает над собой усилие: застегивает воротничок рубашки, туго затягивает галстук и надевает куртку. Куртка чудовищная, под твид, с овальными кожаными налокотниками.
– Так лучше? – интересуется он.
– Не намного.
– Эти коричневые туфли больше надевать не буду.
– Правильно.
– Как сейчас к вам относится Грин? – словно между прочим спрашивает он.
– Недурно, – отвечаю. – А что?
– Работай вы у меня в отделе, – говорит он уже куда уверенней, и на губах у него зарождается лукавая улыбка, – я бы на следующей конференции дал вам ораторствовать сколько угодно. Агентам всегда любопытно, что новенького вы для них готовите и что можете им сказать.
– Пока, – говорю я в ответ. – До скорого.
Мы оба смеемся, каждый знает, о чем мечтает другой, чего опасается и чем мается. Кейгл знает: я хочу остаться на своей работе и выступить на следующей конференции. (Черт возьми, даже если бы мне дали всего три минуты, это было бы для меня честью и означало признание, и я его заслужил и жду его, и все тут!) А я знаю: Кейгл хочет, чтобы я помог ему защититься от Грина. И от Брауна. И от Блэка. И от Уайта. И от Артура Бэрона тоже.
– Вы свистнете мне, если что-нибудь узнаете? – спрашивает он, провожая меня до двери.
– Ну конечно, – заверяю я.
– Только никого ни о чем не спрашивайте, – остерегает он меня и хмуро, невесело фыркает. – А то они еще ухватятся за эту мысль.
Мы смеемся.
Мы оба еще посмеиваемся, когда Кейгл распахивает дверь кабинета и мы видим, что с его секретаршей разговаривает моя секретарша.
– Ой, мистер Слокум, – радостно щебечет она в своей обычной манере, и я жалею, что не уволил ее. – Мистер Бэрон просил вас сразу же к нему зайти.
Кейгл оттаскивает меня в сторону.
– Зачем вы ему понадобились? – В голосе его испуг.
– Почем я знаю?
– Пойдите узнайте.
– А вы думали, я не пойду?
– И если он обмолвится, что меня хотят гнать, сразу же приходите и скажите мне.
– Ну ясно.
– Придете, да?
– Конечно, приду. Черт возьми, Энди, вы что – не доверяете мне?
– Вы куда? – спрашивает меня Грин, когда я встречаюсь с ним в коридоре по пути в кабинет Артура Бэрона.
– Меня вызывает Артур Бэрон.
Грин замирает на месте, в глазах у него ужас; я с трудом удерживаюсь, чтобы не рассмеяться ему в лицо.
– Вы-то ему на что? – спрашивает он.
– Понятия не имею.
– Пожалуй, пойдите узнайте.
– А вы думали, я не пойду?
– Бросьте вы свой ехидный тон, – рявкает Грин, и, сконфуженный и усмиренный этой гневной вспышкой, я опускаю глаза. – Еще вопрос, могу ли я вам доверять.
– Извините, Джек, – бормочу я. – Я совсем не хотел язвить.
– Как только он вас отпустит, сразу ко мне, – приказывает Грин. – Я хочу знать, что он скажет. Хочу знать, увольняют меня или нет.
Потом я наталкиваюсь на Брауна.
– О чем с вами говорил Кейгл? – спрашивает он.
– Хотел знать, что вы тут замышляли, пока он был в Денвере.
– Исправлял его ошибки и охранял его проклятое место, вот чем был занят этот злоумышленник, – огрызается Браун.
– Это самое я ему и говорил.
– Врете, – весело говорит Браун.
– За это мне и платят, Джонни.
– Но все это знают…
– Ну и что?
– …и это, по-моему, никого не волнует.
– Я не вру, Джонни! Я – дипломат.
– Во-во, дипломат, – соглашается Браун и грубовато, дружелюбно смеется, – ну, мастак, ну, сукин сын.
– А я как раз к вам, – говорит Джейн. – Хочу показать вам вот этот комплект.
Я бесстыдно пожираю глазами ее грудки.
– Ваша комплекция мне видна. – Она хихикает и очаровательно краснеет, но я становлюсь серьезен. – Не сейчас, Джейн. Мне надо к Артуру Бэрону.
– А, привет, мистер Слокум, – говорит мне секретарша Артура Бэрона. – Как дела?
– Вы сегодня прелестно выглядите.
Дверь в кабинет Артура Бэрона закрыта, и я не знаю, как поступить – то ли повернуть ручку и сразу войти, то ли робко постучать и ждать приглашения. Но двадцативосьмилетняя секретарша Артура Бэрона, которой я нравлюсь и у которой сложные отношения с мужем (он, вероятно, гомик), ободряюще кивает и показывает, чтоб я смело шел в кабинет. Я осторожно поворачиваю ручку и отворяю дверь. Артур Бэрон в одиночестве сидит за столом, он встречает меня улыбкой. Поднимается и, протягивая руку, неторопливо идет мне навстречу. Он всегда встречает меня (и всех) очень радушно, всегда очень приветлив и внимателен. Однако я всегда его боюсь. Он приводит меня в трепет и, наверно, так оно будет всю жизнь (меня всегда приводили в трепет все, под чьим началом я служил).
– Здравствуйте, Боб, – говорит он.
