Маркизы:
Самигина (4),
Амон (7),
Лерайе (14),
Набериус (24),
Ронове (30)*,
Форнеус (30),
Маркоиас (35),
Фенекс (37),
Сабнок (43),
Шакс (44),
Ориас (59),
Андрас (63),
Андреалфус (65),
Кимейес (бб),
Декарабиа (69).
Президенты:
Марбас (5),
Буэр (10),
Форас (31),
Мальфас (39),
Хаагенти (48),
Каим (53),
Осе (57),
Амии (58),
Волак (62).
Рыцарь:
Фуркас (50).
* Вине имеет также ранг герцога, Заган, Гаап, Ботис, Моракс и Гласиа-Лаболас — президента, Мурмур и Ронове — графа и Ипос — принца.
Сильное душевное волнение заставило его смять листки и бросить их об стену. Он вскочил так быстро, что закружилась голова. Успокоившись, пошел к Лучане в комнату. Сел. Некоторое время следил за движением секундной стрелки на старых дедовых часах. Лучана тяжело дышала. Через окно в комнату проникали звуки улицы. Время шло. Он попробовал представить себе Сильвану. Плакала она? Была связана? Или ее уже убили и бросили в грязь на обочину неиспользуемой проселочной дороги? И она, мертвенно-бледная, лежит среди битых пивных бутылок и пустых ведер из-под краски? Лучана пошла в туалет. Он следил за мухой, которая летала взад и вперед под потолком. Что-то в дедовых часах затрещало и щелкнуло. Лучана спустила воду и вышла. Джованни закурил, но тут же забыл о трубке и держал ее в руке, пока она не потухла.
— Все нормально прошло в Л’Акуиле?
Она непонимающе посмотрела на него.
— В понедельник ты ездила по делу в Л’Акуилу.
— Это важно?
— Я просто убиваю время.
— Все прошло как полагается.
— Хорошо. Приятно слышать. Ты ездила с Энрико?
Она еще раз посмотрела на него. Что-то было во взгляде…
— Да. Я говорила, что это было необходимо.
— Приятный парень.
— Да.
— Красивый.
— Да.
— Он тебе нравится?
— Он мой начальник.
— Но он тебе нравится?
— Конечно, он мне нравится.
— Понимаю.
— Что ты понимаешь, Джованни?
— Ничего. Просто так говорят.
Пауза.
— Может быть, поговорим о Сильване? — сказала она.
— Да, конечно.
Они посмотрели друг на друга и замолчали.
* * *
Джованни не привык молиться. Когда он был маленьким, он молился каждый вечер. Он не вспомнил, когда или почему перестал молиться. Может быть, потому, что понял бессмысленность молитвы. Как мог Бог — даже Бог! — справиться с тем, чтобы выслушать все эти молитвы? И зачем Ему это? Разве Он не подарил людям свободу? Зачем Богу вмешиваться в мелкие проблемы жизни только потому, что кто-то из этих жалких червей-людишек вдруг сложил руки и стал молить Его о помощи?
«Молитва, — подумал Джованни, — крик о помощи попавших в беду. И вот теперь Бог нужен мне».
Он посмотрел на Лучану. У него родилась мысль спросить жену, не хочет ли она помолиться вместе с ним. За Сильвану. Но эта мысль сразу умерла. Лучана была совершенно не религиозна. Когда они только съехались и стали жить вместе, они ходили в церковь каждое воскресенье. Но с годами Лучана утратила веру, во всяком случае страстную веру. Если бы он предложил ей помолиться, то даже сейчас она посмотрела бы на него пустым взглядом. Джованни был в этом уверен. Лучана выглядела очень сильной женщиной. Хотя только что плакала. Как будто она взяла себе всю силу, которой не хватало ему. Он не мог позволить ей смотреть на него, когда он молится, она восприняла бы молитву как признак его слабости. Его ничтожности. Ведь обычно он не молился. И только сейчас, придя в отчаяние, обратился к Богу с просьбой о помощи. Как трогательно! Нет. Он не будет трогать Лучану. А вот у него совесть не чиста. Он не хотел, чтобы она видела его во время молитвы. Он вошел в туалет и закрыл дверь. Прислонился спиной к стене и посмотрел на свое отражение в овальном зеркале. Лицо было мертвенно-серым. Неожиданно пришли в голову слова молитвы, которой обучила его мама, когда он был маленьким. «Дорогой Боженька, Отче наш на небесах, спасибо за сегодня, мне было так хорошо…» Он попытался сдержаться, но не получилось, он икнул. Открыл кран, чтобы Лучана не слышала, как он плачет. «…Не сердись на меня, даже если я огорчил Тебя…» Он подошел к унитазу, встал на колени, закрыл крышку, положил на нее локти. Сложил руки. «Отче наш на небесах… Дорогой, дорогой Господь… Я знаю, что не имею права просить Тебя о помощи… Я недостоин Твоей милости… Но послушай меня, дорогой Господь, ради Сильваны, дорогой-дорогой Господь, не ради меня, ради Сильваны… Она всего лишь дитя, невинное дитя… Не наказывай ее за мое тщеславие и мою гордыню… Не надо за мои слабости наказывать Сильвану… Дорогой Господь, прояви милость к маленькой Сильване…»
— Джованни?
В двери стояла Лучана.
Он оторвал пальцы друг от друга — как будто его застали на месте преступления в момент, когда он занимался чем-то постыдным, — но остался стоять на коленях.
— Джованни?
Она испуганно смотрела на него.
— Я… только…
— Что… что ты делаешь?
Он не узнал ее голос.
— Меня… тошнит.
В какой-то квартире спустили воду. Раздался шум.
— Ты молишься?
Через трубу промчалась вода.
— Я… Лучана, я…
Он замолчал.
— Ты молишься, Джованни?
— Да.
— Богу?
Он посмотрел на нее. «Богу?» Хорошенький вопрос. Кому же еще? О небеса, ну какой глупый вопрос! «Какого черта, Лучана, кому же еще я могу молиться, ты думаешь, что я вызываю всех этих мелких дьяволов, чтобы они помогли Сильване? Неужели ты всерьез думаешь, что я приглашаю сюда легионы демонов и духов?» Но он ничего не сказал.
— Ты молишься Богу?
Пауза.
— Да.
Она заплакала. Он медленно поднялся и обнял ее:
— Я не знаю, что говорить, Лучана, не знаю, что делать.
— Мы никогда ее больше не увидим, да?
— Конечно, мы увидим ее!
— Поэтому ты молился Богу. Ты знаешь, что она никогда не вернется домой!
