— Какой еще символический? Что значит «символический»?
— Не так громко, Нобиле. Не хотелось бы беспокоить соседей в это время суток.
Джованни расплакался:
— Кто вы? Она ведь ребенок! Кто вы?
Великий Магистр и Примипил вздохнули, как будто этот вопрос был адресован не им.
— Боже мой, — рыдал Джованни, — что вы сделали с Сильваной?
— С Сильваной все хорошо, — сказал Великий Магистр.
— Скажите, что вы ее не похоронили заживо! Скажите же!
— Как прикажете. Ее не похоронили заживо, — уступил просьбам Примипил.
— Наш символический ритуал уходит корнями в историю, — сказал Великий Магистр. Примипил кивнул. — Наш орден почти такой же древний, как Католическая церковь. Но, в отличие от католиков, мы не очень выставляем себя напоказ. И нас не так много. Но наши корни растут на почве истины.
Джованни вытер слезы и взял себя в руки:
— Вы — сатанисты?
— Вовсе нет.
— Корни нашей церкви более глубокие, — сказал Примипил.
В голове Джованни мелькнула мысль.
— Вы — дракулианцы!!!
Великий Магистр и Примипил подняли головы. Ответа не последовало.
— Какими бы безумными ни были ваши представления, — сказал Джованни, — вы должны понимать, что нельзя похищать десятилетнюю невинную девочку.
— Никто на земле нашего Господа не является невинным, профессор Нобиле. Ваша дочь, как и все мы, рождена с обязательствами, отменить которые ни в чьей-либо, кроме Господа, Сатаны и Костхула, власти.
— При всем моем уважении вынужден заметить, что это детерминистская болтовня!
— Сильвана — часть целого, профессор. Так предписано.
— Безумие. Послушайте себя сами! Пожалуйста… Это безумие.
— Безумие, профессор Нобиле? Библия все еще направляет жизнь миллионов людей. Почему же наши святые книги — безумие?
— В древности было написано несколько сотен, даже тысяч пророчеств. Сегодня они более не действительны! Библия является продуктом на только авторов Писания, но также и истолковывавших ее на протяжении двух тысяч лет.
— Это говорит истинный христианин.
— Вы не должны вести себя так!
— Как профессор, вы имеете право на такое понимание. В отличие от христианских миссионеров мы никогда не навязывали нашу веру и наше понимание Библии, к нам люди приходят сами.
— Не может быть, чтобы вы так думали.
— Я не прошу вас верить нам или признавать наши священные книги. Я просто объясняю вам судьбу Сильваны.
— Безумие. Безумие…
— Профессор.
— Чего вы хотите?
— Но ведь это довольно очевидно. Мы хотим получить Евангелие Люцифера.
— Вы получите его.
— Мы высоко ценим вашу готовность сотрудничать с нами.
— Как только Сильвана целой и невредимой будет доставлена в надежное место, вы получите его.
— Дело обстоит, к сожалению, не так просто. Мы не сомневаемся, что вы хотите добра своей дочери, но мы также не сомневаемся, что вы — или, возможно, ваша супруга — обратитесь к полиции или к властям. Этого мы позволить не можем. Вы наверняка понимаете, что постороннее вмешательство нам ни к чему.
— Мы не обращались в полицию.
— Пока нет.
— Мы только хотим вернуть Сильвану.
— Давайте поедем за манускриптом. И тогда найдем какое-то решение.
— Мы не можем сейчас поехать за ним.
— Почему?
— Я отдал его в технический отдел для анализа и консервации. В этот отдел у меня нет доступа. В университете усилены меры по обеспечению безопасности.
— Мы знаем об этих мерах.
— Они откроются завтра в девять утра. И тогда я его заберу.
— Мы будем с вами.
— Так дело не пойдет. Это возбудит подозрение. Я должен взять его сам. Один. Но даже и это представляет собой нарушение правил.
— Почему?
— Если артефакт передан на консервацию, мы не можем забирать его когда вздумается. Есть определенная процедура, правила. Но я справлюсь. Я найду объяснение. Я знаю хранителя.
Великий Магистр и Примипил долго внимательно смотрели на него. Наконец кивнули.
— Давайте договоримся, что в ваших интересах — и не в последнюю очередь в интересах Сильваны, — чтобы вы согласились сотрудничать с нами, — сказал Великий Магистр.
— Ну конечно!
— Если вы или ваша супруга расскажете о нас кому-нибудь — полиции, родственникам, друзьям, властям, — Сильвана умрет.
Лучана зарыдала.
— Мы не будем ее убивать. Мы оставим ее там, где она сейчас находится. В гробу. Понимаете?
— В гробу?
— Вы не слышите, что я говорю?
— Мы слышим. В каком гробу?
— Я подчеркиваю это исключительно для того, чтобы вы поняли, что ничего не надо делать наспех. Например, просить о помощи. Это строго между нами, на кону стоит жизнь Сильваны.
Все замолчали.
— Боже милосердный, — сказала Лучана, — не можете же вы…
Все четверо поднялись.
— Мы вернемся завтра утром. Тогда и договоримся, где и когда произойдет передача манускрипта.
— И еще где и когда мы получим обратно Сильвану, — сказал Джованни.
— Лучше поспите, — сказал Примипил. — Утро вечера мудренее.
Они ушли и закрыли за собой дверь. На фоне негромкого икания Лучаны Джованни слышал их шаги по лестнице. Потом хлопнула уличная дверь.
* * *
Гроб…
У него не было сил раздеться и лечь в постель. И он остался сидеть на диване. Весь дрожал. Пытался найти заслуживающее доверия объяснение, чтобы Умберто Джалли вернул ему манускрипт. Лучана пошла принимать душ. Он слушал, как в душе лилась вода, а за окном проезжали автомобили.
Когда перед войной отцу Джованни было столько лет, сколько ему сейчас, он сбежал от обязательной службы в фашистском добровольческом корпусе
[91]
и присоединился к подпольной коммунистической группе. Всю войну отец принимал участие в опасных для жизни диверсионных актах. Джованни узнал об этом лишь много лет спустя, как-то мимоходом, когда отец объяснял свои проблемы с алкоголем. Когда старик умер и Джованни стал разбираться в оставленном им имуществе, то нашел пистолет «беретта» и несколько пожелтевших листков с кодами. «Что, — подумал он сейчас, — сделал бы отец, если бы меня похитили, а к нему пришли мои похитители? Спокойно разговаривал с ними? Плакал? Угрожал им? Или стал стрелять?»
