— Марк! — окликнул его К. К.
Марк задыхался и двигался рывками, чем походил на фигурку из узкопленочного фильма, пленка которого застревала в кинопроекторе. Обернувшись и обнаружив К. К. через толстые стекла очков, он так и засиял во всем своем добродушии. Можно было подумать, что резня его никак не касалась.
— Это Бьорн, — представил меня К. К., — Бьорн Белтэ.
— А! Археолог! Человек с манускриптом! — Марк встретил мой взгляд с обезоруживающей улыбкой и взял меня за руку. — Маркус Вандерлейден Третий. Все зовут меня Марк, просто Марк. Моего деда назвали в честь Марка Аврелия. Знаешь такого? Это император? Marcus Aurelius Antonius Augustus! — Он провозгласил это имя так громко и торжественно, что привлек по-утреннему недовольные взгляды нескольких охранников. — Что касается «Третьего», обвинять меня не надо. Мой отец — сноб. Единственная причина, по которой меня назвали в честь деда и отца, была та, что он мечтал иметь сына по имени Маркус Вандерлейден — проклятие! — Третий. Как король или кто там еще. Они надеялись, что я унаследую банк. И тогда я встряхнул это чертово благородное генеалогическое древо от самых его снобистских корней до аристократической кроны, приступив к изучению международной политики, а затем внедрившись в сферу государственного управления. Они до сих пор не отошли от шока. Вот я и рассказал свою биографию в самом сжатом очерке.
— Что вы здесь делаете?
— Здесь? Здесь, в тюрьме? Здесь, в Риме?
— Марк входит в мой штаб, — сказал К. К. — Он…
Громкий крик прервал К. К.:
— Мистер Коллинз!
Начальник охраны поманил К. К., и они вошли в камеру Примипила.
— Так что же вы делаете в тюрьме?
— Хороший вопрос. Дьявольски хороший вопрос. Какого черта делаю я здесь? — Он остановился, размышляя, как будто вопрос касался загадки Вселенной. Потом он как бы пришел в себя. — Я вам кое-что покажу.
Он потянул меня в первую камеру.
Монах с большим носом спал мирным сном в луже застывшей крови. Обнаженный. Окровавленный. Белый. Он казался ненастоящим, как будто его тело заменили куклой.
На стенах кровь. Впечатление ужасное. Поэтому на слово я обратил внимание только тогда, когда проследил за взглядом Марка.
На стене кто-то нарисовал трикветр и кровью написал большими рукописными буквами:
SFANT
Я почувствовал ужас и отвращение.
Кто написал его? Монах перед смертью? Убийца?
— Подобные слова написаны во всех камерах, — сказал Марк.
— Что написано в других камерах?
— Не знаю. Разные слова.
— Что это значит?
— Мы еще не знаем. Сначала надо перевести. Мы думаем, что это по-румынски. Монахи написали какое-то сообщение своей кровью и умерли.
— Зачем?
— Для всех дракулианцев написанное кровью имеет сакральное значение. Кровь священна. Если написать сообщение кровью многих умирающих, то это придаст особую силу молитве. Точно так же у христиан молитва всей собравшейся общины, по-видимому, имеет особый вес у Бога. Идем!
Во второй камере монах лежал лицом к двери, как будто ему больше всего хотелось увидеть реакцию тех, кто войдет. На лице жуткая гримаса: глаза широко раскрыты, губы оттянуты назад, зубы обнажены. На стене он написал:
SANGE
Под буквами и трикветром стекавшая кровь застыла темно-красными полосами.
— Ужасно, правда? — прошептал Марк.
— Сначала sfant. Теперь sange. Их монастырь называется Sfant sange.
— Так оно и есть. По-румынски это значит примерно «святая кровь».
Только камера Примипила была недоступна, там работали техники. Марк и я записали разные слова, переходя из камеры в камеру. В конце концов мы получили такой список слов:
SFANT SANGE MAESTRU SATANA
DORMI CADAVRU PIRAMIDA TREZI
HARGA-ME-GIDDO-DOM
— О чем тебе говорят эти слова? — спросил Марк.
— Не очень о многом, если не считать «святой крови». Я предполагаю, что Satana — это Сатана. Harma-me-giddo-dom означает «Судный день», Армагеддон.
«Но почему именно эти, на первый взгляд бессмысленные, слова?» — подумал я. Почему они не написали, кто их убил? Этот вопрос дал толчок внезапному и дикому предположению. Против своего желания я понял, что произошло. Я взглянул на Марка:
— Вы ведь тоже поняли, что произошло?
— А вы?
— Думаю, что понял.
— Нам надо поговорить. Можем мы встретиться в посольстве через несколько часов?
— В посольстве?
— Я там работаю.
— Вы дипломат?
— Скажу правду: я работаю в ЦРУ.
4
— Бьорн…
Если крик может быть замедленным, то это был замедленный крик.
К. К. стоял перед камерой Примипила. Голос звучал странно. Как будто у него была плохая новость, которую он очень не хотел мне рассказывать. Он помахал мне, мягко взял за руку и ввел в камеру.
Трупные судороги — каталептические спазмы — один из самых жутких феноменов судебной медицины. Человек, умирающий в экстремальном физическом или психическом напряжении, может застыть в самой неестественной позе в момент смерти.
Примипил был единственным монахом, из десяти, кто не лежал на топчане. Он молился, стоя на коленях.
Он умер — обнаженный, стоящий на коленях, молящийся — с кровью, вытекающей из тела. Так он и застыл. Голова направлена вверх. Как будто он искал того бога или дьявола, которому посвятил свою жизнь. Колени на полу. Локти опирались на матрас. Руки и длинные пальцы прижаты друг к другу. Рот приоткрыт.
Если бы я приложил ухо к его губам, я услышал бы, возможно, эхо его последней молитвы…
На стене почти исчезли под стекавшей кровью трикветр и шесть слов на краске цвета беж.
К. К. положил руку мне на плечо. Как отец.
Долго стоял я, читая слова:
BJORN BELTO!
MANUSCRIS!
ACUM!
AVE SATANAS!
VIII
СУДНЫЙ ДЕНЬ
1
Аналогично рептилии — из тех, у которых невероятно длинный язык, а глаза смотрят во все стороны, — Маркус Вандерлейден III был помещен в стеклянную клетку, которая очень напоминала террариум. Охранник проводил меня от входа до стеклянной клетки Марка в большом конторском зале. Мы пожали друг другу руки.
