Спархок что-то обдумал и сказал:
— Я не думаю, что мы вернемся назад в Мэйдел. А там
остались несколько наших товарищей, в доме маркиза Лисьена.
— Я знаю его, — кивнул настоятель.
— Вы не могли бы и им послать весточку? Передайте, что
если все будет нормально, то из Дабоура мы вернемся прямо в Замок. Пусть и они
отправляются в Симмур.
— Хорошо, Спархок.
Спархок в задумчивости теребил узелок на своей повязке.
— Оставь его в покое, — строго сказала Сефрения.
Спархок со вздохом убрал руку.
— Я, конечно, не берусь указывать Магистрам, что они
должны делать, но мне кажется, что в послании можно было бы предложить им вот
что: небольшие отряды Рыцарей Храма на улицах рендорских городов, напомнили бы
местным жителям, что не стоит придавать большого значения всем этим слухам.
— И это, возможно, избавит нас от необходимости позднее
вводить сюда целые армии, — согласился настоятель. — Я обязательно
упомяну об этом в моем рапорте.
Спархок встал.
— Вот и опять я у вас в долгу, отец мой, — сказал
он. — Вы всегда выручаете меня в трудные часы.
— Мы служим одному Богу, Спархок, — ответил
настоятель. — Кроме того, — усмехнулся он, — ты мне очень по
душе. Кое-что вы, пандионцы, делаете не так, как мы, но вы получаете
результаты, а это главное.
— Будем надеяться и на этот раз.
— Будьте в пустыне настороже, друзья, и удачи вам.
— Спасибо, отец мой.
Они спустились в главный монастырский двор, а колокола тем
временем начали призывать монахов к утренне. Кьюрик привязал коробку с мечами к
вьючному седлу мула и все трое взобрались на лошадей. Они выехали через главные
ворота монастыря, под заполонивший все вокруг перезвон колоколов.
Пока они добирались до пыльной прибрежной дороги, ведущей на
запад, в Джирох, Спархоком овладело задумчивое настроение.
— Что с тобой, Спархок, — спросила Сефрения.
— Эти колокола напомнили мне, что было тогда, десять
лет назад. Я знал, что когда-нибудь вернусь в этот монастырь, — он
выпрямился в седле, — это славное место и жаль покидать его, но… — Спархок
пожал плечами.
Слепящие лучи утреннего солнца отражались от белесой
выветренной поверхности дороги, от камней, песка и гравия слева от дороги. По
правую сторону вниз резко срывался береговой откос, а за ним, за нестерпимо
сияющей полоской белого прибрежного песка, раскинулись темно-голубые воды
Внутреннего моря. Солнце припекало, и не больше чем через час стало совсем
тепло, а еще через полчаса и вовсе жарко.
— Интересно, здесь когда-нибудь бывает зима? —
спросил Кьюрик, стирая с лица пот.
— Это и есть зима, Кьюрик, — ответил Спархок.
— А что же здесь творится летом?!
— Летом тут несладко, нам бы пришлось ехать по ночам.
— А далеко до Джироха?
— Около пятисот лиг.
— Недели три ходу.
— Боюсь, что так.
— Все ж стоило бы нам поехать морем, смерч там не
смерч…
— Нет, Кьюрик, — сказала Сефрения. — Мы не
нужны Элане утопленниками.
— А разве это, которое следит за нами, не может
колдовством найти нас?
— По-моему нет, — ответила Сефрения. — Когда
это нечто искало Спархока десять лет тому назад, ему приходилось расспрашивать
людей. Оно не могло само почуять его.
— Да, я забыл об этом.
Дни в пустыне проходили однообразно-тоскливо. Они
поднимались рано-рано утром, когда на небе еще не гасли звезды, и гнали лошадей
до полудня, когда солнце начинало немилосердно палить их самих и лошадей своими
отвесными лучами. Потом они отдыхали в неверной призрачной тени тента, который
дал им в дорогу настоятель, а их лошади лениво щипали колючую солончаковую
травку. Когда солнце скатывалось из зенита, они продолжали путь и ехали до
полной темноты. Временами они набредали на редкие родники, всегда окруженные
густой зеленью, дающей настоящую тень и живительную прохладу. Они позволяли
себе задержаться там на целый день, чтобы дать отдых лошадям и отдохнуть самим
перед новой встречей с обезумевшим солнцем пустыни.
И вот у одного из таких родников, чья кристально-чистая вода
стекала по скалистому скату в небольшое прозрачное озерцо, окруженное высокими
гибкими пальмами, перед ними предстала тень облаченного в черные доспехи
пандионца. Спархок, одетый в одну только набедренную повязку, только что вылез,
роняя на песок капли, из восхитительно холодной заводи, когда черная фигура
показалась на дороге с запада. Всадник и лошадь не отбрасывали никакой тени, и
было видно, как их пронизывают лучи солнца, висевшего как раз за спиной
всадника. И снова Спархок почувствовал веяние могильного холода, такого
странного и неожиданного в этом царстве невыносимой жары и палящего солнца;
когда всадник приблизился, он увидел, что лошадь под ним — просто безглазый
скелет, покрытый ссохшейся кожей. Спархок не попытался взять свое оружие, но
стоял неподвижно, и только дрожь пробирала его, несмотря на жару, и смотрел как
приближается призрак. А тот остановил лошадь в нескольких саженях от него и
мертвенно-медленным движением вынул свой меч.
— Матушка, — бесцветным речитативом произнес он,
обращаясь к Сефрении, — я сделал все, что мог. Рыцарь отсалютовал, поднеся
гарду меча к своему забралу, а потом, повернув его рукоятью вперед, протянул
вперед.
Бледная Сефрения, спотыкаясь, прошла по горячим плоским
камням к рыцарю и приняла меч обеими руками.
— О твоей жертве будут помнить в веках, сэр
рыцарь, — сказала она дрожащим голосом.
— Что значит земная память в Чертоге Смерти, Сефрения?
Я сделал то, что велел мне мой долг — это и будет мне утешением в
вечности, — затем его шлем с опущенным забралом повернулся к Спархоку. —
Приветствую тебя, брат, — донесся из-за забрала бесцветный и какой-то
далекий голос. — Знай, что вы на верном пути, в Дабоуре вы найдете то, что
ищете. А когда ты выполнишь то, что велят тебе долг и честь, мы возликуем в
Чертоге Смерти, ибо не напрасной станет тогда наша жертва.
— Привет и тебе, брат мой, — ответил Спархок, с
трудом выталкивая слова из пересохшего рта. — И прощай, да пребудет мир
над твоей душой.
Мгновение спустя призрак растаял в жарком мареве над
пустыней.
