За дверью была огромная низкая сводчатая комната,
наполненная запахом плесени. Свеча Спархока выхватила из обширной темноты
небольшое пятно желтизны. Мощные контрфорсы были покрыты паутиной, в изломанных
углах скопились вековые тени. Спархок навалился спиной на дверь и медленно
закрыл ее. Звук закрывшейся двери раскатился по склепу эхом роковой судьбы.
Склеп лежал глубоко под главным нефом собора. Под низким
сводчатым потолком в источенных веками мраморных гробницах с пыльными
свинцовыми барельефами на крышке лежали царственные властители Элении. Два
тысячелетия обращались в прах в этом сыром подвале. Грешник лежал рядом с
добродетельным. Глупец покоился по соседству с мудрецом. Смерть уравняла всех и
всех примирила. Слепые глаза посмертных статуй по углам саркофагов привычно
буравили мертвый воздух молчаливой гробницы.
Спархок пожал плечами. Он привык к горячей крови, сверкающей
стали, эта холодная пыльная тишина была чуждой ему. Он не знал, что делать
теперь — призрак Таниса ничего не говорил ему об этом. Поэтому он просто стоял
подле бронзовой двери и ждал. Понимая, что это глупо, он все же не выпускал из
руки рукояти меча, больше просто по привычке, ведь какая могла быть польза от
оружия в этом святилище забвения?
Сначала он принял этот звук всего лишь за эхо собственного
дыхания, слабое колебание спертого воздуха, но звук повторился и на этот раз
громче.
— Спархок, — выдохнул кто-то пустым бестелесным
шепотом.
Спархок поднял свой огарок, всматриваясь в заплясавшие
вокруг тени.
— Спархок, — снова повторился шепот.
— Я здесь.
— Подойди ближе.
Шепот исходил оттуда, где были самые поздние захоронения и
гробницы не успели еще покрыться толстым слоем пыли и паутины. Спархок сначала
медленно, потом со все возрастающей уверенностью двинулся к ним. В конце концов
он остановился у последнего саркофага, на котором было высечено имя короля
Алдреаса, отца королевы Эланы. Он стоял перед свинцовым изображением человека,
которому присягнул на верность, но к которому питал лишь малую толику уважения.
Скульптор, отливавший статую, попытался придать посмертному изображению монарха
царственное величие, но слабость короля сквозила и здесь — в беспокойном выражении
лица и безвольном подбородке.
— Приветствую тебя, сэр Спархок, — шепот исходил
из самой глубины мраморной гробницы.
— Приветствую тебя, Алдреас.
— Ты все еще питаешь ко мне неприязнь, все еще
презираешь меня, мой Рыцарь?
Воспоминания о множестве обид и притеснений тотчас же
вспыхнули в памяти Спархока, вспомнились долгие годы преследовавших его
оскорблений и клеветы — все это он получил от человека, чья скорбная тень
говорила сейчас из глубины погребального саркофага. Но жестоко и глупо
поворачивать нож в сердце уже умершего. Спархок мысленно простил своему королю
все обиды.
— Так никогда не было, Алдреас, — солгал
он. — Ты был моим королем, и это все, что мне нужно было знать.
— Ты добр, Спархок, — прошелестел голос, — и
твоя доброта разрывает мое бесплотное сердце больше, чем любой упрек.
— Прости, Алдреас.
— Я родился не для короны, — меланхолично признал
бестелесный голос. — Происходило множество событий, сути которых я не
понимал, и люди, которых я считал друзьями, ими вовсе не были.
— Мы знали, Алдреас, но не было возможности защитить
тебя.
— Я не мог знать о тех заговорах, которыми они меня
опутали, ведь так, Спархок? — тень отчаянно пыталась оправдать то, что
Алдреас делал при жизни. — Я глубоко почитал Церковь и доверял первосвященнику
Симмура больше, чем всем другим. Откуда мне было знать, что он обманывает меня?
— Ты не мог знать, Алдреас, — было вовсе не трудно
сказать это. Алдреас больше не был врагом, и если эти слова могли утешить его
одержимый виной призрак, то слова эти затруднили Спархока не больше, чем
дыхание, с которым они были произнесены.
— Но я не должен был поворачиваться спиной к моему
единственному ребенку, — произнес Алдреас голосом полным печали. —
Это то, что сокрушает меня более всего. Первосвященник отвратил меня от нее, но
я не должен был слушать его лживых наветов.
— Элана знала это, Алдреас. Она знала, что ее враг —
Энниас, а не ты.
В мертвом воздухе склепа повисло долгое молчание.
— А что стало с моей драгоценной сестрой? —
последние слова тень короля произнесла будто сквозь стиснутые от ненависти
зубы.
— Она по-прежнему в монастыре в Димосе, Ваше
Величество, и останется там до смерти.
— Тогда пусть похоронят ее там, мой Рыцарь. Не
оскверняйте мой сон, положив рядом со мной мою убийцу.
— Убийцу? — ошеломленно переспросил Спархок.
— Моя жизнь стала тяготить ее. Энниас, ее любовник,
тайно препровождал ее ко мне, и она обманывала меня с дьявольской
непринужденностью. Обессиленный, я принял чашу с питьем из ее рук, а в питье
этом была моя смерть. Она хохотала, стоя над моим бессильным телом во всей
своей бесстыдной наготе, и лицо ее было искажено ненавистью и презрением.
Отомсти за меня, мой Рыцарь! Возьми в свои руки месть за меня моей грязной
сестре и ее низкому любовнику, ибо они низвергли меня и лишили всех прав мою
единственную законную наследницу, мою дочь, которую я преступно отторг от себя
и презирал все ее детство.
— Если Всевышний не прервет моего дыхания, сбудется по
словам твоим, мой король, — поклялся Спархок.
— И когда моя дочь взойдет на принадлежащий ей по праву
трон, я заклинаю тебя, Спархок, скажи ей, что я ее любил, поистине любил.
— Если это волею Божьей свершится, я не забуду об этом.
— Должно свершиться, Спархок. Иначе Элению затопит
мрак. Одна лишь Элана — законная наследница короны. Я вверяю тебе эленийский
трон, не позволь, чтобы на него уселся плод нечистой связи моей сестры и
первосвященника Энниаса.
— Я не допущу этого, мой меч тому порукой! — пылко
пообещал Спархок. — Все трое посмотрят в глаза своей смерти еще не успеет
кончиться эта неделя!
— И ты сам погибнешь, пытаясь покончить с ними, а Элана
умрет, лишившись защиты своего Рыцаря.
После смерти, — подумал Спархок, — Алдреас стал
мудрее, чем при жизни.
— Время для мести придет в свой черед, Спархок, —
продолжал призрак короля. — Первое, что ты должен сделать — это
восстановить на троне мою дочь Элану. Для этого я должен открыть тебе некоторые
истины. Никакая панацея, никакой талисман не спасет мою дочь, кроме Беллиома.
