Ну конечно, так я ему и поверила… И тут же поймала себя на мысли: а ведь поверила бы, если бы не знала, кто стоит передо мной.
– Давайте лучше пройдемся, – произнесла я, потому что мне была невыносима мысль о том, что я окажусь один на один с этим чудовищем.
Винокур ударил себя ладонью по лбу.
– Ах, ну да, конечно! Вы же наверняка хотите, чтобы я показал вам наш центр! Разумеется, дорогая Ника, разумеется! Кстати, какое у вас отчество? Я нигде не мог раздобыть информацию об этом.
Значит, он собирал обо мне сведения. Только почему? Он что, и правда ценитель моих фоторабот? Нет, Винокур, как я убедилась, предпочитал жутковатые гравюры.
– Называйте меня просто Никой, – сказала я весьма холодно, а потом спохватилась: мой тон может его навести на ненужные мне размышления.
– О, я вижу, у вас имеются тайны, – улыбнулся Винокур. – Ну что же, они есть у каждого из нас.
– И даже у вас? – парировала я. – Не могу представить, что у вас имеются тайны, Николай Платонович!
Маньяк на мгновение смутился, его глаза за стеклами очков забегали. Так и есть, я попала в точку. Мой вопрос профессор оставил без ответа и сам поинтересовался:
– А Ника – сокращенное от Вероники?
– Ника – это Ника. Римская богиня победы, – пояснила я.
То, как меня звали раньше, в прежней жизни, было неважно. Фамилию я сохранила, а вот имя изменила. Я была Ника, просто Ника.
– Значит, вы любите одерживать победы? – Взгляд Винокура замер на моем лице.
Мне стало не по себе. Такой взгляд был только у одного человека, которого уже давно нет в живых. У другого профессора – Аркадия Аркадьевича.
– Кто же не любит одерживать победы? – чуть пожала плечами я. – Вы ведь наверняка тоже? И вам пришлось терпеть также и поражения? Например, в последнее время.
Лицо Винокура окаменело – всего на мгновение, а затем расслабилось. Да, он потерпел поражение, одураченный своей жертвой, малолетней девочкой, и неизвестной женщиной, оказавшейся в его логове. Но потом профессор сообразил, что собеседница никак не может знать об этом.
– Да, да, сфера моей деятельности такова, что мне приходится иногда капитулировать, – вздохнул Винокур. – Потому что я, увы, всего лишь врач, а не Всевышний. И не в состоянии победить смерть.
Ему и не требовалось побеждать смерть. Потому что он сам был смертью. Да, в данном случае смерть была не старая бабка с лицом ведьмы. И не скелет в черном балахоне с косой в руках. Смерть стояла передо мной, и имя ей, вернее ему, было Николай Платонович Винокур.
– И часто вам приходится сталкиваться со смертью? – спросила я.
Но Винокур не успел ответить на вопрос, потому что дверь открылась и появилась миловидная пресс-секретарь Центра детского здоровья, та самая, с которой я договаривалась о встрече. Профессор лишь усмехнулся, и усмешка его мне не понравилась.
– Ну что же, прошу следовать за нами, – пригласил он. – Вы ведь еще не бывали у нас в центре?
Я едва не проговорилась, что бывала. Да, я там была, но в другом обличье. И об этом Винокуру знать вовсе не требовалось.
Наблюдая за тем, как директор клиники возится с детьми в палатах, куда мы заглянули, я чувствовала, что вся дрожу. Потому что дети были крайне рады видеть «дядю Колю». Некоторые бросались к нему и прижимались к его халату, а лица тех, что лежали в кроватях или сидели в инвалидных колясках, лучились, как маленькие солнышки.
Каждого из детей Винокур знал по имени, с каждым говорил о чем-то своем, умел к каждому подобрать ключик. Время от времени профессор смеялся – и я на мгновение зажмуривалась. Потому что смех у него был вроде нормальный, а под конец визгливо-кашляющий и сразу же навевал на меня ужасные воспоминания. О том, что произошло в замке Синей Бороды. О том, что случилось со Светой. О том, что я видела в морозильных камерах в подземелье. Но и пресс-секретарь, и дети не обращали внимания на странный смех доктора. Видимо, давно к нему привыкли.
Экскурсия длилась больше часа, мы обошли бо́льшую часть центра. Наконец разговор как бы сам по себе, а в действительности управляемый мной, перешел на Свету. На последнюю жертву маньяка Артеменко, как официально считалось.
Услышав эту фамилию, пресс-секретарь вздрогнула и попыталась сменить тему, но Винокур мотнул головой и сказал:
– О да, это очень печальная история! Светочка была таким живым и выносливым ребенком. Одному богу известно, что ей, бедняжке, пришлось пережить.
И дьяволу, подумала я. То есть самому Николаю Платоновичу. Он вел речь о Свете с такой нежностью в голосе, что мне немедленно захотелось врезать ему по лощеной роже.
Затем, взглянув на наручные часы – на мгновение я увидела полоску светлой кожи, а на ней родинку в форме паука, – Винокур сказал:
– Увы, мне пора, Ника. Очередная операция, сложный случай. Но я уверен, что малыш выкарабкается. Знаете, я дал вам согласие на фотосессию, однако наша прогулка по клинике открыла мне глаза: в центре вашей работы должен быть не я, а дети. Милости прошу в наш центр снова, но не стоит тратить время на меня, когда есть дети, смелые девочки и мальчики, которые хотят одного – остаться в живых и победить смерть!
Ну да, смерть, которую он потом приносит этим девочкам и мальчикам, забирая их на своем черном фургоне…
Я поблагодарила профессора и на прощание пожала вновь его руку.
Мы с пресс-секретарем побеседовали еще некоторое время. Я пообещала, что подумаю над предложением доктора Винокура и в ближайшее время свяжусь с ней. А затем отправилась к себе домой.
Встреча вроде бы прошла вполне нормально, насколько подобное слово вообще применимо к рандеву с маньяком. Но что-то не давало мне покоя. То ли взгляд Винокура, то ли его поведение. Скорее всего, мысль о том, что убийца все еще гуляет на свободе, решила я в конце концов и успокоилась.
Поэтому я позвонила пресс-секретарю и сказала, что готова провести фотосессию с больными детьми – при условии, что ребятишки и их родители согласятся.
На следующий день я не могла отправиться в центр, открывалась моя выставка в Москве. Не переносить же ее! Было бы более чем странно, если бы на вернисаже недосчитались меня – автора представленных фотографий.
В столицу тем временем пришла долгожданная весна. И открытие выставки состоялось в день весеннего солнцеворота. Тем более что тема моих композиций вполне тому соответствовала: сакральные постройки – Стоунхендж, египетские пирамиды, пирамиды майя, буддистские храмы – в лучах восходящего солнца.
Обычно подобные мероприятия всегда успокаивают нервы и доставляют мне удовольствие. Но на сей раз все было иначе. Мои мысли были заняты только одним – Николаем Платоновичем Винокуром. Я понимала, что уделяю гостям недостаточно времени, но мне хотелось остаться одной, а не беседовать с коллегами по цеху и представителями столичной тусовки, принимая их комплименты и восторженные заверения о том, что они никогда не видели ничего подобного.
