Казалось, Инесса только этого и ждала.
— Можно вас пригласить, Иона? — спросила она
томным голосом. — Это моя любимая вещь.
— Я не танцую, — железобетонный Иона спутал Инке
все карты: непростительная глупость с его стороны.
За столиком повисло молчание. Но спустя несколько секунд
Инка взяла себя в руки.
— Объясни своему братцу, что не принято отказывать
красивым женщинам. Они этого не прощают. И тогда тебя находят в собственной
кровати с перерезанным горлом, — сказала она Марку.
— Берегись, Иона, — засмеялся Марк. — От этой
дамочки всего можно ожидать.
— Я учту. — Иона откинулся на стуле и втянул в
себя пивную пену.
— А что прикажете делать соблазненной и покинутой.
Иона?
— Не знаю.
Твердолобость шурина (или деверя, господи, как нелепо может
именоваться брат человека, которого ты любишь!) не понравилась даже Ольге,
которая наблюдала за происходящим с известной долей снисходительности. Она
бросила укоризненный взгляд на Марка — приведи в чувство своего хамоватого
аборигена! — а потом на самого Иону — не очень-то вежливо с вашей стороны
так разговаривать с женщиной.
Марк тотчас же попытался исправить положение: он поднялся и
склонился в церемонном поклоне над обиженной Инкой.
— Вы позволите?
— Ты, конечно, не предел моих мечтаний. Я бы предпочла
кого-нибудь другого…
— Учти, я здесь не только как скромный отдыхающий, но и
как представитель фирмы твоего мужа.
— И что?
— Должен присматривать.
— Это его распоряжение?
— Нет, но…
— Все понятно. — Инка обезоруживающе
улыбнулась. — «Вечная бдительность — залог свободы». Картина Рокуэлла
Кента.
— Мне больше нравятся импрессионисты.
— Ладно, — смилостивилась Инка. — Не могу
сказать, чтобы я была в восторге. Но на безрыбье…
— Я предпочел бы высказывание «За неимением гербовой,
пишут на простой», если не возражаешь. Как подчиненный твоего
высокопоставленного мужа.
— Учти, я буду целенаправленно наступать тебе на
ноги, — улыбнулась Инка.
— Я тоже.
Марк и Инка удалились к пятачку эстрады, и Ольга вдруг
поймала себя на мысли, что они совсем неплохо смотрятся вместе: брюнетка и
блондин, белое и черное, короткие стрижки… Уж слишком демонстративно они не
ладят, а Инка действительно наступает Марку на носки, стерва… Вполне изящно и в
такт музыке, как раз на синкопах.
Интересно, о чем они разговаривают? А они о чем-то говорили,
Ольга это видела. При этом лицо у Инки было такое, как будто она раздавила
гадину. Лучшего террариума для Ольгиной ревности и придумать невозможно…
— Вы не слушаете меня? — приглушенный голос Ионы
только сейчас донесся до Ольги.
— Почему же? — Она ограничилась тем, что вежливо
пожала плечами.
— Вам понравился ваш коттедж?
— Он просто великолепен.
— Вы никогда не были в горах?
— Никогда.
Это была не правда. Конечно же, она знает, что такое горы:
ее воспоминания о Тбилиси венчались Мтацминдой, ей нравилось это тбилисское
название: Мтацминда, Мтацминда, оно было похоже на считалочку… Но все равно это
было не правдой. Как и все, что касалось Мананы, включая ее душевную болезнь.
— Хотите, я покажу вам горы?
«Почему он так странно смотрит на меня?» — подумала Ольга.
Антрацитовые глаза Ионы прожигали ее насквозь, впрочем, антрацит и должен
гореть… Ровным, чистым пламенем.
— Конечно. Мы будем рады. Завтра с утра.
— Я не имею в виду Марка, — об Инессе Иона даже не
заикнулся. — Я имею в виду вас. Только вас.
— Я не знаю… — Господи, зачем она сказала это? Нужно
было ограничиться милым и твердым «нет», обратить все в шутку. Тогда в самом
финале можно было снисходительно коснуться его плеча: на правах родственницы.
Выражение «Я не знаю» больше всего похоже на поощрение ухаживаний, на начало
сентиментального платонического романа с далеко идущими последствиями. Только
этого не хватало!..
Ольга заслонилась рюмкой с коньяком. Отпила глоток и с
тоской подумала: почему же не приходят к логическому финалу эти бесконечные
«Мужчина и женщина»?..
Выпитый коньяк придал ей уверенности.
— Вы давно не виделись с братом? — светски
спросила она.
— Семнадцать лет. С тех пор, как он уехал из
Кизыл-Арвата. Бросил мать, которая уже с постели не вставала… Мы ее похоронили
через полгода. Тогда ему было восемнадцать, а мне одиннадцать. Я его ненавидел.
Ольга вздрогнула, а потом вспомнила: ну, конечно же, склока
из-за имени Иона, Марк рассказывал.
— Марк рассказывал мне… Ему нравилось ваше имя.
— Имя! — Иона хмыкнул. — Он хотел отнять его
у меня.
Он всегда отнимает то, что ему нравится. И если не дать
отпор… Он может подмять под себя все и всех.
Это было так чудовищно несправедливо, что Ольга даже не
нашлась, что ответить. Ее Марк совсем не такой: он нежен до самопожертвования,
он предан делу, она видела его в разных жизненных ситуациях, и в каждой он был
выше всяких похвал.
— Вы предвзято к нему относитесь, — сухо сказала
она Ионе и даже отодвинулась от него.
— Простите. Я говорю правду.
— Вы просто завидуете ему. — Она слегка захмелела,
а это всегда придавало ей смелости. — Просто завидуете, вот и все.
— Завидую? — Удивление Ионы было искренним. —
Чему?
— Ну, хотя бы тому, чего он добился к тридцати пяти
годам…
— Чего же экстраординарного он добился?
— Он… Он входит в совет директоров крупного концерна,
он сам этого добился, он сам построил свою карьеру. А пробиться в Москве — это
значит чего-то стоить по-настоящему. Он настоящий. Иона…
— Вы настоящая.
Он накрыл ее руку своей ладонью; ладонь была жесткой и
прохладной, и это меньше всего походило на легкомысленный курортный флирт.
— Что вы делаете? — глупо спросила она. —
Зачем?
Иона улыбнулся ей, но руку все-таки отнял.
— Не знаю, — медленно сказал он.
— Это нечестно, — Ольга даже сморщилась: костяшки
пальцев еще горели от прикосновения горноспасателя.
— Почему?
— Марк — ваш брат. Вы ставите меня в неловкое
положение.
— Разве? Я не хотел ничего дурного. Марк — мой брат,
правда. А вы — жена брата, только и всего. Это называется родственными связями.
Мы ведь родственники, правда?
