— Я помогу вам, — Иона приободрился. — Я
помогу вам донести лыжи до фуникулера.
— Не нужно. Я сама.
— Как хотите.
Нет, она не хотела. Она не хотела услышать то, что он ей
сказал.
Взвалив лыжи на плечо, она побрела к месту массового спуска
лыжников. «Если я сейчас обернусь, — рассеянно думала Ольга, — он
будет стоять и смотреть мне вслед. Дам себе минуту и обернусь. Нет, полминуты…
Может быть. Инка права, и это не больше чем застарелая, затянувшаяся коркой
ненависть двух братьев». Но что-то в нем было такое, в этом неожиданно свалившемся
на ее голову Марковом брате… В том, как он смотрел на нее… В его зрачках не
было Марка. Только она. Двадцать восемь, двадцать девять Тридцать. Все,
полминуты прошло. Можно оборачиваться. Сто против одного, что он смотрит ей
вслед…
Ольга обернулась.
Но на том месте, где они расстались. Ионы уже не было…
* * *
Звягинцев увидел Юрика издалека.
За два года он хорошо изучил все повадки обслуги «Розы
ветров», он знал — кто, когда, с кем и как проводит время, свободное от
утомительных обязанностей по поддержанию жизнедеятельности курорта. Так, ребята
из охраны, которым надоел снег во всех его проявлениях, а также все его
производные, включая горнолыжников и их снаряжение, целыми часами торчали в
сауне и дулись в преферанс. Преф был национальным видом спорта охранников.
Почесывая мощные яйца и литые задницы, они играли на все подряд: на деньги, на
дежурства, на желания; на горничных, с которыми периодически спали и которых
тасовали и сдавали друг другу, как карты из колоды. Горничные — все как на
подбор секси-девочки, хорошенькие сучки, ничего не поделаешь, курорт
экстра-класса, отбор как в школу манекенщиц, — тоже не оставались в долгу.
Они толклись на спусках в роскошной экипировке, которую иногда получали в
подарок от благодарных за мастерски сделанный минет «новых русских». «Новые
русские» уезжали к своим женам и любовницам, а экипировка оставалась. С ее
помощью секси-девочки цепляли новых постояльцев, и нить жизни не обрывалась ни
на минуту.
На памяти Звягинцева только двум из горничных по-настоящему
повезло: одну из них увез в Милан невесть как попавший в «Розу ветров»
приторный итальянец с таким же приторным именем: Паоло Барбарески. Другую
приметил тренер по фристайлу из Элисты. Он обещал ей фантастическую карьеру в
лишенной даже намека на горы, плоской, как грудь девственницы, Калмыкии.
Официантки обожали коллективные просмотры латиноамериканских
сериалов, а бармены, повара и портье — коллективные просмотры «Формулы-1».
Лыжные инструкторы, наевшиеся неумех-лыжников, предпочитали боулинг по ночам, а
дежуривший у подъемников балласт — скоростной спуск на лыжах. И тоже по ночам.
Только горноспасатели слыли в общем стаде индивидуалистами:
у них не было совместных развлечений. Если только не считать развлечением
поиски заблудившихся и пропавших туристов.
…Юрик, как всегда, околачивался возле одной из своих снежных
пушек на последнем по счету, еще не оборудованном спуске. Он сам же и установил
ее здесь. Снежные пушки завезли в прошлом году, откуда-то из Швеции. Предыдущий
сезон выдался не очень-то снежным, курорт нес убытки, и, чтобы как-то поправить
дело и плюнуть в лицо изменчивой погоде, решено было закупить эти пушки для
создания искусственного снегового покрытия.
Но, как это обычно и бывает, в этом году снега выпало даже
больше нормы. О пушках не вспоминал никто, кроме энтузиаста Юрика Серянова,
который с яростью новообращенного стал внедрять в сознание всех и каждого
необходимость такого милого, такого занятного механизма. По собственной
инициативе он подправлял уже существующие спуски, и, нужно сказать, у него это
получалось вполне профессионально:
Юрик чувствовал снег.
Вот и теперь он объяснял какой-то фифе, как устроена пушка.
Звягинцев даже представил себе их возможный диалог: «Вот видите, милая, система
максимально проста. Алюминиевые трубки (кладет руку на плечо). В них — воздух
под давлением и при температуре минус пятьдесят (рука спускается вниз по
позвоночнику, на секунду задерживаясь между лопатками). И вода. Все это
соединяется (также, возможно, как и мы в самую ближайшую ночь, недвусмысленно намекает
рука Юрика, добираясь до вожделенной дамской попки). И выплевывается на
поверхность уже в виде искусственного снега. Так что ни забот, ни хлопот».
После этого фифа должна либо стукнуть ему по роже в качестве
утешительного приза за сексуальные домогательства, либо ласково потрепать по
холке, что будет означать начало очередного куцего романчика с пересыпом в виде
«Гран-при».
Звягинцев даже замедлил шаг, чтобы позволить Юрику закончить
операцию по охмурению. Он лишь издали помахал ему рукой: готовься, Юрик,
берсальеры <Берсальеры — моторизованные части итальянской пехоты.> идут!
Фифа отчалила от Юрика, так и не дав ему по морде. Но и по
холке тоже не потрепала. Это может означать только одно: первый бой между ними
завершился вничью и понадобится еще серия товарищеских встреч. Звягинцев
почесал брюхо и вздохнул: в свое время он снимал женщин точно так же, ничего не
изменилось. Ничего, кроме его собственного живого веса. А ведь когда-то он был
таким же поджарым кобелем, как и Юрик. И даже стригся точно так же — бритый
затылок и баки на полщеки.
Для того, чтобы пробиться к Юрику, пришлось преодолеть
несколько десятков метров глубокого рыхлого снега, и Звягинцев совершенно
выдохся.
— Привет бабникам! — сказал он, тяжело дыша.
— Привет, — сказал Юрик и осторожно пожал
протянутую Звягинцевым руку.
— Ну как, есть шансы? — Звягинцев повернул голову
и проводил глазами быстро удаляющуюся фифу.
— Пятьдесят на пятьдесят.
— Я так и думал. Я вот о чем хочу спросить,
Юрик. — Пал Палыч решил, что лучше не тянуть с расспросами. — Ты
Ваську не видел?
— А что случилось?
— Да ничего. Просто он мне нужен. С утра его ищу.
— Так он же уехал. Еще вчера.
— Куда?
— Ну, куда отсюда можно уехать… В город, наверное.
Рукопись повез, писатель.
— Странно, что он мне ничего не сказал. И даже не
попрощался.
— А ты что ему, кормилица, Палыч? Или крестная мать?
Если не попрощался, значит, уехал ненадолго. Соображать
надо.
— Так-то оно так, — прикинулся простачком
Звягинцев. — Просто он обещал мне в городе табак посмотреть… А сам взял
уехал, даже носа не показал.
— Так он никому не показал, Палыч. Писульку оставил — и
все.
— Значит, как он уезжал, ты не видел?
— Нет.
— Ну ладно.
— Ты насчет табака не переживай. Я, может, тоже скоро в
город смотаюсь. Привезу тебе какой-нибудь ароматический.
