Они с матерью уехали через четыре дня. Теперь Ольге двадцать
семь, но ей до сих пор стыдно за бегство из Тбилиси, в котором она больше не
была никогда. Даже на похороны матери не поехала — рано состарившиеся женщины в
черном увезли ее тело из Москвы. Тогда Ольга свалилась в лихорадке и две
недели, пока отец оставался в Тбилиси, пролежала у Инки.
Прости меня, мамочка. При жизни я редко называла тебя мамой.
Только Мананой, как отец, даже в этом я старалась .походить на него: Манана, ты
опять сделала это противное лобио, ты же знаешь, что я не люблю твою грузинскую
кухню… Манана, тебя опять вызывают в школу. Манана, я не надену это дурацкое
платье… Манана со всем соглашалась, она была чересчур кроткой для грузинки,
только в глазах горел нестерпимый, все испепеляющий огонь.
Ольга боялась этого огня, иногда она даже думала перед сном:
как было бы хорошо, если бы Манана освободила их, уехала навсегда в свой
красно-черный Тбилиси.
В конце концов она и освободила их, уехала навсегда в свой
красно-черный Тбилиси в оцинкованном гробу. А вместе с ней исчез запах кинзы,
пряностей и крепкого кофе. Потом канула в небытие металлическая посуда и
глиняные кувшины: никто их не выбрасывал специально, казалось, вещи сами покидали
дом. Осталась только виолончель Мананы, она и теперь с отцом, хотя старого дома
больше нет. Отец построил себе коттедж за городом, а Ольге купил квартиру на
Ленинском проспекте, в престижном доме с дурой-консьержкой и видеокамерами по
периметру.
Долгие годы после смерти матери Ольга мучилась угрызениями
совести: ей казалось, будь она поласковей с Мананой, никакого самоубийства бы
не было. И только когда она стала первокурсницей, крепко выпивший отец
рассказал ей всю правду.
Манана была больна.
Она всегда казалась немного странной, еще в то время, когда
они с отцом встречались и подолгу гуляли в Сокольниках слишком часто впадала в
неистовство, страдала просто патологической ревностью, ее настроение могло
кардинально измениться за каких-нибудь пять минут без всякой на то причины. С
рождением Ольги все это только усугубилось:
Манана, как в спячку, стала впадать в депрессию. Депрессия
заканчивалась выплеском неконтролируемой ярости — тогда отцу приходилось
прятать все колющие и режущие предметы в доме, включая пилочки для ногтей и
маникюрные ножницы. Несколько раз Манана лежала в самых разных психиатрических
клиниках: от дочери это всегда скрывали, чтобы не травмировать хрупкое детское
сознание. Манана была слишком горда, чтобы позволить дочери стать свидетельницей
ее болезни. Грузинская красавица, урожденная Багратиони, она так и не взяла
немного плебейскую фамилию отца — Шмаринов В последний раз она вышла из
больницы за три дня до самоубийства…
Отец любил Манану, после ее смерти он долго не женился. А
чтобы хоть как-то спастись, с головой ушел в работу.
Так что в фундаменте его сегодняшней нефтяной империи лежит
самое банальное одиночество…
Весь первый курс филфака с факультативным испанским, когда
так неожиданно открылась их самая страшная семейная тайна, Ольга продрожала за
себя. Больше всего она боялась, что фобии ее матери проявятся и в ней. Из этого
состояния Ольгу вытащила Инка, поступившая на тот же филфак за компанию с
подругой. Тревожные ожидания Ольги она называла не иначе как «манией Мананы»
(«Звучит неплохо, как ты думаешь, Лелишна?..»).
Только Инка называла Ольгу Лелишной, это звучало несколько
иронически, но всегда успокаивало. И сама Инка успокаивала. До тех самых пор,
пока не отправилась вместе с Ольгой и ее отцом на Золотые Пески в Болгарию.
Последние двое суток Инка не ночевала в номере. Ольга
подумала было, что знойная красотка Инка подцепила себе какого-нибудь
роскошного волосатого болгарина: уж очень много их крутилось рядом, всех этих
Петко, Арсенов и Стоянов. Но действительность оказалась просто сюрреалистичной.
В самолете (в одном из тех fucking mother самолетов, которые Ольга так
ненавидела) отец объявил Ольге, что он женится на ее подруге.
В не самый подходящий момент тупой болтанки в воздушной яме.
Ольгу вырвало.
— Надеюсь, это не реакция на сообщение о нашей
помолвке, Лелишна. — Инка и здесь осталась верна себе.
— Не ссорьтесь, девочки, я люблю вас обеих, —
примирительно сказал отец.
«Вас обеих» — только этого не хватало! Инка, ее лучшая
подруга с самого первого класса; Инка, с которой они шушукались и хихикали,
лежа под одним одеялом, когда Ольга оставалась у нее ночевать; Инка теперь спит
с ее — ее! — отцом и называет его Игорем.
— Как ты его называешь? — спросила Ольга у Инки,
когда отец по прилете отправился за их багажом.
— Кого? — не поняла Инка.
— Отца.
— В смысле?
Инка давала уморительные клички всем мужчинам, с которыми
спала, даже тем, с кем у нее были продолжительные романтические
отношения, — здоровый цинизм был ее отличительной чертой.
— Ты сама знаешь, в каком.
— Надеюсь, мы все еще подруги, Лелишна, — сказала
Инка, глядя в пространство.
Ольга ничего не ответила.
Невозможно, невозможно смириться с тем, что твоя лучшая
подруга, о любовных похождениях которой ты знаешь все, станет женой твоего
отца. Он будет обнимать ее так же, как любой мужчина обнимает женщину, они
будут заниматься любовью — с той лишь разницей, что он не «любой мужчина»… Инка
обожала делиться своими сексуальными переживаниями в скабрезных записочках на
лекциях. У нее все это выходило смачно. Своих бывших партнеров она называла
«покойными мошонками», а свой собственный донжуанский список — «мартирологом».
И вот теперь эта термоядерная самка стала женой ее отца.
Они долго не общались — Ольга привыкала к новому статусу
Инки.
А потом появился Марк, и все отодвинулось на задний план: и
Инка, и отец, и их брак. Марк и Инка сразу невзлюбили друг друга, Марк считал
Инку рафинированной шлюхой, что было несправедливо: отцу Инка не изменяла,
нужно отдать ей должное. Инка же платила Марку той же монетой:
«Туркменский выскочка, вот ты кто». Впрочем, это не мешало
им сохранять вооруженный нейтралитет и довольно остроумно пикироваться при
этом: Ольге нравились эти импровизированные турниры. Отцу тоже.
В конце концов это может стать семейным видом спорта, почему
нет?..
Впрочем, теперь их ждет совсем другой спорт.
Это была идея Марка — отправиться к брату. Инка увязалась за
ними — хватило только намека со стороны Ольги. Инка могла выбрать для отдыха
что-нибудь менее экзотическое: например, дартс в каком-нибудь ирландском пабе с
обязательной экскурсией на малую родину актера Шона Коннери. Или бридж и
устрицы где-нибудь на Французской Ривьере. Но оказалось, что она хочет именно
горные лыжи. Да и отец обещал подъехать на какой-нибудь из уик-эндов. Тем более
что без интеллектуальных скандальчиков с Марком Инка начинает чахнуть, а ее
ленивая ненависть к Ольгиному мужу нуждается в калорийном трехразовом питании.
