— Тебе нужно отдохнуть, — сказал он.
— Только не здесь. Давай уедем отсюда. Я не хочу здесь
оставаться…
Марк поцеловал ее в лоб: он всегда был практичным и
уравновешенным человеком.
— Это просто глупо, кара… Уезжать отсюда, когда мы
только что приехали! Здесь потрясающее место, тебе же самой понравилось. Ты
сама мне говорила. Говорила или нет?
— Да… Ноя боюсь.
— Уехать только потому, что тебе приснился какой-то
кошмар? Не будь ребенком.
— Ты не понимаешь. Мне никогда не снились кошмары.
Ольге действительно никогда не снились кошмары. Все ее сны,
отливавшие мягким ровным светом, были полны рассудительности и покоя. В своих
снах она никогда не летала, не пряталась от погони; сны продолжали ее
собственную жизнь, лишенную потрясений.
— Мне никогда не снились кошмары, ты понимаешь?
— Надо же когда-нибудь начинать, — в голосе Марка
вдруг послышалось незнакомое ей раздражение, даже губы жестко сомкнулись.
— Что? Что ты сказал?
— Ничего. — Марк сразу же осекся, плечи его
опали. — Просто… Каждому хоть раз в жизни снились кошмары. Но это не повод
для паники, кара.
— Я хочу уехать. Я чувствую, что должно случиться
что-то плохое.
Ольга вдруг замерла. Она явственно вспомнила, как начинались
депрессии Мананы: ее мать забивалась в дальний уголок спальни, между кроватью и
сентиментальным японским торшером, и говорила именно это: «Я чувствую, что
должно случиться что-то плохое». Ольге вдруг стало страшно — точно так же, как
в этом ее ледяном сне.
— Ничего не случится, кара. Ведь я же с тобой.
— Обними меня, — жалобно попросила Ольга.
Его не пришлось просить дважды: он крепко прижал Ольгу к
себе, и, защищенная его руками, его грудью, его подбородком, Ольга начала
медленно приходить в себя. Конечно же, пока Марк с ней — ничего не случится.
Как она могла даже в мыслях пытаться флиртовать с его братом? Вот он, рядом, ее
муж, который никогда не предаст и никогда не оставит…
— Ты не оставишь меня?
— Как ты могла такое подумать? Я с тобой. Я всегда буду
с тобой. Тебе нужно просто успокоиться, отдохнуть, поспать…
Я всегда говорил, что эти переводы не доведут тебя до добра.
— А при чем здесь переводы?
— Ты тратишь на них много сил. И вообще…
— Что — «вообще»?
— Не нравится мне этот твой божок Сесар Вальехо.
Мрачная личность. От таких откровений у кого угодно крыша поедет. А не то что…
У кого угодно крыша поедет, а не то что у тебя. Вот что
хотел сказать Марк. Ты — даже не тема для разговоров. Когда-то, в самом начале
их отношений, она рассказала ему о Манане, она не хотела, чтобы он узнал эту
затянувшуюся хрупким ледком покоя страшную тайну от кого-то другого. От
кого-то, кто бросит вскользь, за теннисной партией, постукивая по пятке
ракеткой «Адидас»: «А ты знаешь, Марик, что мать твоей жены была сумасшедшей и
покончила с собой?»
И он оказался на высоте, он все воспринял спокойно. Никогда
больше они не возвращались к этому разговору, но, оказывается, Марк не забыл
его. И все два с половиной года семейной идиллии он следил за собой. Он следил,
чтобы с его губ не сорвалась фраза, подобная этой.
Нет, Ольга не давала ему никаких поводов, она никогда не
впадала в депрессию, она была на редкость спокойным, здравомыслящим человеком.
Но теперь, стоило ей только хоть немного выйти из себя, как он сразу же
усомнился в ней. Отчаяние накрыло ее с головой. Нет, нельзя давать ему волю,
этому отчаянию, — нужно успокоиться самой и успокоить Марка.
— Ты несправедлив, Марк. Это очень хороший поэт, —
тихо сказала Ольга.
— Да ради бога! Пусть он будет самым лучшим поэтом…
Но если это касается моей жены… Если это касается ее
душевного равновесия…
— Я вполне уравновешенный человек.
Он с сомнением посмотрел на нее.
— Конечно. — Она видела, как лгут его губы, но уже
ре, могла ничего сделать. — Конечно, уравновешенный. Просто…
Ты действительно переутомилась.
Он поднялся с кровати — голый, хорошо сложенный, ни в чем не
сомневающийся — и прошлепал босиком в другую комнату. Спустя минуту он вернулся
со стаканом минеральной воды и пузырьком каких-то таблеток.
— Вот, выпей, пожалуйста! — попросил он.
— Что это? — сразу насторожилась Ольга.
— Это снотворное… Тебе не повредит…
— Снотворное? Откуда у тебя снотворное? — Это был
вполне естественный вопрос, и Марк оказался готов к нему. Даже слишком готов.
Подозрительно готов.
Он присел на край кровати и приподнял ее подбородок.
— Я люблю тебя, кара…
— Откуда у тебя снотворное? — упрямо повторила
Ольга. — Ты взял его для меня?
— Нет. Для себя… Видишь ли… Я не говорил тебе, но
последнее время у нас возникли некоторые проблемы… Это не должно тебя касаться,
это моя работа. В общем, я взял его для себя… Ты сама знаешь, каким тяжелым был
год, сплошные аукционы, слияние, поглощение мелких фирм крупными… Нам пока
удалось удержаться на рынке. Ты даже не знаешь, чего нам это стоило. Здесь у
кого угодно нервы сдадут…
Марк просительно посмотрел на жену.
Ну конечно же, год и вправду был тяжелым: концерн перестало
лихорадить только в феврале. И только в марте он смог позволить себе этот
краткосрочный отпуск. Несправедливо лишать его десяти дней в горах. Ольга
почувствовала угрызения совести, хотя где-то в глубине души еще теплилась обида
на Марка: еще полчаса назад он спал так сладко — совсем не как человек,
нуждающийся в средствах от бессонницы.
— Что-то ты не очень похож на человека, страдающего
бессонницей, — сказала она.
— Это горы. Целый день на воздухе. И не захочешь, а заснешь,
как младенец. — Он извинительно улыбнулся. — Я давно так не отдыхал.
Только Венеция могла дать мне такой покой. Можно ни о чем не думать, и ты
рядом…
Венеция — это был запрещенный прием. Единственное место на
земле, где они были одним целым — двадцать четыре часа в сутки. Где они не
разлучались ни на секунду. Даже в крошечных антикварных лавках, которые Ольга
обожала, а Марк терпеть не мог: "Синьора не говорит по-итальянски?
О, у вас хороший вкус, синьора! Это очень старинный фарфор.
А эта чашка принадлежала Наполеону". Ни черта она не
принадлежала Наполеону, в лучшем случае — Бенито Муссолини, но какое это имеет
значение?.. Венеция — единственное место на земле, где они были по-настоящему
счастливы. Конечно, Марк хочет, чтобы они были по-настоящему счастливы… Он
стремится оградить ее от всего. Ольга подняла руку и коснулась его волос.
