Все равно.
Все равно уже ничего нельзя исправить. Невозможно бороться с
собой.
И Ольга не стала бороться. Она сдалась на милость
победителя.
То, что происходило сейчас между ней и Ионой, было совсем не
похоже на любовь Марка — страстную, но понятную и чуть-чуть ироническую любовь
интеллектуала, яппи, selfmade man'a <Self-made man — человек, сделавший сам
себя (англ.).>. Но Иона, впитавший в себя детское вероломство Азии… Иона — в
нем было что-то необузданно-дикое, опасное, похожее на бои без правил. Она
ввязалась в них, заранее зная, что обречена на поражение. Но быть погребенной
под руинами этих глаз, этого подбородка, быть насмерть зацелованной этими
губами, ставящими клеймо собственника на каждом сантиметре ее кожи…
Может быть, именно этого она хотела больше всего.
Иона — кажется, он укрощал не только ее, но и себя: чем
невыносимее были поцелуи, тем они становились нежнее.
Ольга уже не думала ни о чем, ей просто хотелось стать
частью его, чтобы, поднявшись, восстав от любви, как восстают от тяжелой
болезни, почувствовать себя владычицей целого царства.
Он уже расстегнул ее комбинезон, когда раздался телефонный
звонок.
А может быть, телефон звонил целую вечность — вот только она
не слышала его. Этот нудный вероломный писк сразу же отрезвил ее. Она
оттолкнула руки Ионы и схватила спасительную трубку.
— Алло!
Но трубка молчала, видимо, у кого-то на том конце провода
кончилось терпение. Больше всего это было похоже на Инку: именно терпения — вот
чего ей всегда не хватало. Ни одну книгу она не начинала, не заглянув в конец:
даже Конан Доил не был здесь исключением. Ни на одном спектакле не
задерживалась дольше первого акта. Отец обожал оперы, но после нескольких
походов в Большой Инка напрочь отказалась от такого захватывающего
времяпровождения. Чтобы не расстраивать Игоря Анатольевича, Инка приобрела для
себя сборник «Оперные либретто» и старательно изучила его.
Оперные либретто обладали приемлемой для Инки длиной.
А за то время, что звонил телефон, можно было прочесть и
«Аиду», и «Трубадура», и даже громоздкого, как мексиканские сериалы, «Князя
Игоря».
Немудрено, что телефонный звонок сорвался.
А вдруг это Марк?
Позволив себе — впервые за последние пятнадцать минут —
подумать о Марке, Ольга похолодела. Решиться на низменный адюльтер с братом
мужа в коттедже, который снял муж, — хорошо, что дело не закончилось
постелью, в которой она занималась любовью со своим мужем. Идиотка, круглая
дура! Марк действительно мог появиться в любой момент — и что бы он тогда
увидел? Ее голую грудь, покоящуюся в руках Ионы?
Ольга даже застонала.
— Уходи! — сказала она Ионе.
— Нет. — Это прозвучало с той же интонацией, с
которой он отказывался от перечня спиртных напитков.
Интересно, чему сейчас он сказал «нет» — баккарди, мартини
или капитанскому рому?
— Это нечестно.
— Скажи обо всем Марку — и тогда будет честно.
— Что я должна сказать Марку?
— Что ты не любишь его.
— Это не правда. — Она подняла руки к лицу,
защищаясь.
— Это правда.
— Уходи.
— Нет.
— Хорошо, тогда уйду я.
…Он задержал Ольгу возле самой двери. Его губы настигли ее
губы и терзали так долго, так отчаянно, что Ольга едва не потеряла сознание.
Сейчас он отнесет ее в постель, и уже ни один телефонный звонок не помешает им
быть вместе. Он просто отключит телефон и опустит шторы на окнах. И будет
входить в нее столько раз, сколько пожелает…
Собрав остатки сил, она вырвалась из его объятий. Еще
тридцать секунд ушло на то, чтобы покинуть коттедж: она бежала так быстро, как
убегают от судьбы, прекрасно зная, что судьба будет терпеливо ожидать на
ближайшем перекрестке… Но если бы Ольга обернулась… Если бы она только обернулась
— она увидела бы Иону, который стоял на пороге их коттеджа со скрещенными на
груди руками. И увидела бы его улыбку — нежную и торжествующую одновременно.
Но она не обернулась.
* * *
Предательница.
Вот оно, нужное слово: предательница.
Она предала все, что только можно было предать: Марка, себя,
два с половиной года жизни, Венецию, собственного отца: «Я счастлив, что моя
девочка счастлива…» Она предала его тело, она предала свое собственное тело.
Она предала даже Инку — ведь именно бесконечные пикировки с Марком делали ее
тем, кем ей хотелось быть больше всего: пикантной очаровательной стервой.
Предательница.
Нужно сегодня же рассказать обо всем Марку, пусть знает,
каким подонком оказался его братец — не нашел ничего лучшего, как попытаться
соблазнить ее. Ольга скрипнула зубами. Но тогда придется рассказать и обо всем
остальном, после "а" всегда следует "б". Тогда придется
рассказать, как кружилась ее голова от этой близости, как множество сердец
бились в горле и внизу живота. И как она хотела Иону.
Нет, она не сможет соврать Марку. Как не сможет
противостоять Ионе. Как не сможет противостоять самой себе. Единственный выход
— завтра же уехать отсюда. Нет, сегодня.
Нужно сказать ему: нам нужно бежать отсюда, иначе мы можем
потерять друг друга. Будь все проклято. Будь проклят Иона, обольщающий одним
своим именем. Марк прав. Преступно носить такие имена…
Когда они поженились. Марку было уже тридцать два, а ей едва
исполнилось двадцать четыре. Марк был ее первой любовью, что всегда вызывало
приступы истерического хохота у Инки. Нет, у нее были парни и до Марка; был
даже один аборт — после поездки в Крым с однокурсником, любителем Сартра и
анаши. Был литовец Рамунас, с которым они даже подали заявление в загс. Рамунас
разбился на мотоцикле за неделю до регистрации, но она пережила его смерть
гораздо легче, чем могла предположить. Циничная Инка, с самого начала
невзлюбившая Рамунаса, считала, что он женится не на Ольге, а на ее грузинской
половине для улучшения флегматичной чухонской породы, пострадавшей от Советской
власти.
Потом, когда дела отца стремительно пошли в гору, возле
Ольги стали околачиваться альфонсы со стажем и провинциальные охотники за
наследством. Инка тут же просекала таких деятелей, и все альфонсы отваливались от
Ольги несолоно хлебавши. У Инки был один, зато универсальный рецепт: она
выходила к потенциальным кандидатам с заранее заготовленной речью: «Ты знаешь,
Дима (Валя, Миха, Славик, Резо), отец Ольги под следствием, и все имущество
конфисковано». Желающих носить передачи потенциальному тестю в Бутырку, как
правило, оказывалось мало.
Марк был совсем другое дело.
Когда они познакомились, он уже работал в компании отца.
Ольга вместе с Инкой приехали к отцу на большую демократическую вечеринку по
случаю пятилетия концерна: с дорогой выпивкой, икрой и массовым братанием
старшего и младшего командного состава. Марк оказался тем самым парнем,
которого она случайно облила шампанским. С этого шампанского все и началось. Он
старомодно ухаживал, он старомодно сдерживал плоть и по-настоящему поцеловал
Ольгу только тогда, когда попросил ее руки у отца.
