— Вы сказали, Марк, что ваша жена этой ночью никуда не
выходила.
— Я и сейчас могу это подтвердить. — Крепко сжатые
губы Марка лишь подтвердили его готовность защищать свою жену до конца.
«Молодец, сукин сын, — внутренне одобрил действия этого
упакованного хлыща Звягинцев, — давай, бросайся на амбразуру, вытаскивай из
дерьма любимую женщину. А я, пожалуй, соглашусь с тобой и прихлопну это
некрасивое дело».
— Не надо, Марк, — неожиданно сказала Ольга и
почти оттолкнула от себя руки мужа. — Не надо. Скажи им всю правду.
— Нет никакой правды. — Он упрямо нагнул голову.
— Скажи. Скажи, что, когда ты проснулся, меня не было в
коттедже… Меня ведь действительно не было. Давай, Марк, — она горько
засмеялась. — Давай, здесь ведь все свои…
— Я прошу тебя, кара, — начал Марк умоляющим
голосом, но Ольга не дослушала его.
Она вскочила с кровати и бросилась в сторону ванной.
— Извините, — глухой голос Марка, поднявшегося
вслед за женой, остановил Ольгу у самой двери.
Она обернулась.
— Ты извиняешься, Марк?! Конечно, ты извиняешься за
свою сумасшедшую жену… Которая ничего, ничего не помнит!
Которую ты подобрал на улице час назад во всем этом… — Ольга
бросила посреди комнаты вещи, в которых нашел ее муж: мокрый комбинезон,
ботинки, рваные перепачканные перчатки. — Давай, расскажи им все!..
Ольга бессильно опустилась прямо на вещи и зарыдала.
Сцена была такой тягостной, что лицо Запесоцкой пошло
красными пятнами, а глаза наполнились слезами. Она встала.
— — Пойдемте, Звягинцев.
Пал Палыч послушно поплелся за потерпевшей.
Запесоцкая остановилась недалеко от коттеджа, набрала снега
и протерла им лицо.
— Просто кошмар какой-то, подумать только… А ведь такая
милая женщина… Вот что, Звягинцев, я не хочу в этом участвовать…
— Актик все равно придется составить, — начал Пал
Палыч. — То, что скульптуры разрушены, — это, конечно, дерьмово. Вы
должны подтвердить…
— Без меня.
— В любом случае нужно будет что-то объяснять
начальству…
— Объясняйте что хотите.
Звягинцев нахмурился. Сам он тоже испытывал к Ольге скорее
симпатию, чем антипатию, — даже несмотря на ее ночную дикую выходку. Но
Запесоцкая! Наталья Владиленовна перещеголяла его в человеколюбии:
сентиментальная летучая мышь.
— Подождите! — раздался голос за их спинами.
Их догонял Марк — раскрасневшийся и запыхавшийся от быстрого
бега.
— Подождите, я хочу поговорить с вами!
— Вам нужно было остаться с женой, молодой
человек, — бросила Запесоцкая. — Вы сейчас нужны ей…
— Да, я понимаю… Но… Простите, что я солгал вам. Что
она… Что мы все время были вместе… Я просто хотел защитить ее.
— Ее нужно защищать прежде всего от себя самой.
«Ай да баба, — внутренне восхитился Звягинцев, — в
чем, в чем, а в этом она права, хорошо сказала. Даже мой Володя не сказал бы
лучше, а он был прирожденным писателем».
— Часто с ней такое бывает? — Запесоцкая взяла
инициативу в свои руки.
— Нет, клянусь, нет! — сказал Марк испуганным
голосом. — Это, собственно, первый раз…
— Приступы неконтролируемой ярости обычно не доводят до
добра и могут вылиться во что-то серьезное… Ее нужно показать хорошему
психиатру. Вы ведь из Москвы, да?
— Да.
— У меня есть знакомые. Частная клиника неврозов. Я
оставлю вам адрес.
— Дело в том, что такого никогда не было.
— Всегда что-то случается в первый раз. —
Запесоцкая посмотрела на Марка с состраданием.
— Я хотел бы знать, что произошло.
Наталья Владиленовна в который раз начала рассказывать
тягостную историю бессмысленной бойни в ледяном городке. И, по мере того как
эта история продвигалась к концу, лицо Марка мрачнело больше и больше.
— Черт знает, что такое! Собственно, я догнал вас… Я
хотел бы возместить ущерб — моральный и материальный. — Марк вытащил из
кармана пухлый бумажник. — Тысячи долларов хватит?
Звягинцев сглотнул слюну. За такие деньги любая уважающая
себя астигматичка могла бы скупить половину ассортимента в каком-нибудь
затрапезном магазине «Оптика».
— Оставьте, молодой человек, — надменно сказала
Запесоцкая.
— Меня зовут Марк, и мне тридцать пять лет.
— Оставьте, Марк. И возвращайтесь к жене. Нельзя
бросать ее одну в таком состоянии.
— С ней сейчас Инесса…
— Ей нужен муж, а не подруга, — в голосе
Запесоцкой прозвучала такая страстная убежденность, что Звягинцев полностью
уверился: «муж, а не подруга; муж, а не…; муж, муж муж» — это жизненное кредо
одиноких женщин, желающих только одного: перестать быть одинокими.
— Хорошо, я понял. И вот еще что… Я хотел бы, чтобы
никто не узнал об этом ночном инциденте… Если это возможно. — Он умоляюще
посмотрел на Запесоцкую. — Я могу надеяться на ваше молчание?
— Да, я обещаю вам. Спокойной ночи.
И, забыв попрощаться со Звягинцевым, Наталья Владиленовна
пошла по тропинке к гостинице. Пал Палыч проводил ее восхищенным взглядом:
хороша, стерва, ни хиринки, в бане бы на нее посмотреть. От денег отказалась
(Звягинцев наверняка не отказался бы, только вот кто ему, старому хрычу,
предложит?). К тому же великодушна, когда надо, самый человечный человек, со
всеми вытекающими…
— Я бы хотел поговорить с вами. Пал Палыч, —
сказал Марк, когда Запесоцкая скрылась из виду.
— Здесь не очень удобно.
— Я понимаю. Бар еще открыт?
— Он открыт до шести утра, — с готовностью сказал
Звягинцев.
— Может быть, пойдем туда? Я угощаю.
…"Ричард Бах" был почти пуст.
Только несколько стоиков кучковались у боулинга. Среди
адептов шаров и кеглей Звягинцев заметил Влада с Юриком Серяновым, но они даже
не нашли нужным ответить на его приветствие.
Марк заказал Звягинцеву пива, себе же взял коньяк.
Но разговор не клеился даже со спиртным — слишком деликатной
была тема.
— Как я понимаю, скрыть разрушения не удастся? —
задал Марк наивный вопрос.
— Она хорошо потрудилась, — уклонился от прямого
ответа Звягинцев. — Дело, конечно, неподсудное, но все равно неприятное.
Сами понимаете: «Роза ветров» — заведение респектабельное. А тут такой афронт.
— Да, конечно.
— Не понимаю, зачем ей это понадобилось… Даже если она
ничего не помнит, как вы утверждаете…
