— Давайте вашу руку.
— Зачем? — испугался Звягинцев.
— Да не бойтесь вы. Такой взрослый мальчик, а боится.
С опаской глядя на Артема, Звягинцев вытянул руку.
— Отогните рукав.
Звягинцев повиновался.
— А теперь сосредоточьтесь. Скажем, ваша рука не
действует, или вам нужно, чтобы я думал, что она не действует.
Сосредоточились?
— Да.
Получив удовлетворительный ответ, доктор всадил в руку
Звягинцева чертову иглу. Звягинцев едва не вскрикнул от боли и нервно дернулся.
— Наглядно? — поинтересовался Артем.
— Очень.
— Вот видите. А вы хотели, чтобы хрупкая женщина с
нежными костями оставалась равнодушной к подобного рода испытаниям.
— А.., с ней ты тоже такое проделывал?
— Ну, что-то похожее. Нужно же было определить,
сохранилась чувствительность или нет.
— И она ни боже мой?
— У нее действительно какая-то травма. Может быть, дело
не в ногах, а в позвоночнике. Может быть, это временное явление. Жаль, что
рентген вышел из строя…
— А чего это он вышел из строя? — спросил
Звягинцев.
— Ума не приложу. Внешне вроде все в порядке… Как у
нашей пациентки… Но поди узнай, что там внутри…
— И когда он накрылся медным тазом?
— Да в том-то все и дело, что два дня назад… А теперь
выслушивай упреки от взволнованных родственников и огульные обвинения в
профнепригодности… А что касается Инессы… То, что сейчас она напрочь лишена
двигательной способности, — это факт. Подобные вещи практически невозможно
сымитировать, я уже сказал.
— Практически — или невозможно?
— Ну, я не могу говорить со стопроцентной уверенностью…
Но, по-моему, это не тот случай.
— Ну, хорошо, Артем. Спасибо за наглядный пример.
— Вы, я смотрю, что-то не очень этому рады… Я больше не
нужен?
— Нет.
— Тогда я пойду.
У двери он остановился.
— Скажите, вы в чем-то ее подозреваете?
— Нет. Теперь ни в чем. Так что успокойся. Как она,
кстати?
— Плохо. Даю ей успокоительные. А как бы вы сами себя
чувствовали, если бы такое произошло с вами?..
…Через несколько минут после ухода Артема Львовича в кабинете
нарисовался Иона. Он хмуро посмотрел на Звягинцева и выложил на стол фотографии
убитого Шмаринова.
Фотографии получились отменными, как будто Иона всю жизнь
только тем и занимался, что снимал трупы.
— Творчески подошел, — похвалил новоиспеченного фотографа
Звягинцев.
— Скажете тоже.
Несколько минут Звягинцев разглядывал снимки.
Не повезло бедняге, это точно, не грудь, а кровавое месиво…
Но это выражение удивления на лице… Не удивления даже, а скорее изумления. Что
же так огорошило Шмаринова за несколько минут до смерти? В изложении Марка все
было логично, там Шмаринова убивала родная жена. Любимая до смерти жена… Но,
судя по всему, версия с виновностью Инессы рассыпается на глазах. Но почему он
так вяло отреагировал на нападение?
— Потому что это была не жена, а дочь.
Звягинцев сказал это вслух и тотчас же испугался того, что
произнес. Не хватало, чтобы еще кто-то услышал…
Но кто-то услышал. И этим «кто-то» был Иона.
— Вы что-то сказали, шеф?
— Ничего не сказал.
— Как же. — Обычно тихий, как снежный барс. Иона
проявил настойчивость:
— Я же слышал.
— Ничего ты не слышал.
— Вы сказали: «Потому что это была не жена, а дочь».
— Ну и что? Сказал и сказал. Тебе-то какое дело? За
фотографии спасибо. Отлично сработано. Буду приглашать тебя на выезды… Больше
не задерживаю.
— Вы сказали: «Потому что это была не жена, а дочь».
Что вы имели в виду?
— Ничего не имел. Это так, поток сознания, мысли вслух.
— Это касается убийства, да? — Иона мягко
приблизился к Звягинцеву. — Это касается Ольги?
Да ты, однако, проявляешь совсем не спортивный интерес к
жене брата!
Звягинцев впервые увидел глаза Ионы так близко: обычно
спокойные и обращенные в себя, они горели теперь неистовым огнем. На такие
глаза самое время вешать табличку «ОГНЕОПАСНО».
— Ну чего ты, чего ты… — дал задний ход Звягинцев.
— Вы ее подозреваете?
— С чего ты взял?
— Я же вижу… Сегодня в баре всех о ней расспрашивали…
— Я смотрю, информация у нас распространяется с
завидной скоростью. Вот что. Это мое дело — строить версии. Так что извини. Ко
мне сейчас должны прийти, так что твое присутствие совсем необязательно.
— Ну хорошо.
Иона подозрительно быстро сник и боком вышел из комнаты.
Звягинцев остался один.
Откинувшись в кресле, он закрыл глаза.
Потому что это была не жена, а дочь.
Дочь.
Дочь с не очень хорошей наследственностью.
Все существо Звягинцева восставало против этого, но хорошо
организованные и хорошо вооруженные факты с легкостью подавляли восстание.
Мысль о виновности Ольги уже давно искушала его, как старая, прожженная шлюха.
А к старым прожженным шлюхам нужно всегда относиться с почтительным вниманием.
Итак.
Прелюдия, или, как любит выражаться знойный черкес
Ахмет, — «пэтинг».
Умница Марк, сам того не подозревая (или подозревая?),
начертил ему всю схему убийства. С той лишь разницей, что в роли карающего меча
выступала не жена Шмаринова, а его дочь.
Должно быть, у них всегда были непростые отношения — у Ольги
и Инессы, они были как сиамские близнецы, как вода и огонь, как черное и белое.
Из тех крох, маленьких разрозненных фактов, которые к сегодняшнему дню смог
собрать Звягинцев, вырисовывалась довольно занятная картина. Занятная и
пугающая.
Ольга была единственной дочерью и, наверное, горячо любимой.
Долгое время они жили вдвоем с отцом — после того, как сошедшая с ума мать
Ольги покончила жизнь самоубийством. Но память о матери не только цементировала
этот союз, но и подтачивала его изнутри.
Скорее всего и отец, и дочь боялись воспоминаний о матери,
прошлое могло вернуться и повториться уже в Ольге, ведь еще никто не выяснил до
конца, как устроен механизм наследственности… У Ольги была школьная подруга,
стриженая кошка (тогда, наверное, она не была стриженой, а носила косы с
бантами). Они дружили много лет, а потом стриженая кошка берет и выходит замуж
за Ольгиного отца. И заменяет ему все — любовницу, жену и дочь.
