И тот, и другой.
Оба варианта предполагали молчание, неспособность к диалогу,
и – следовательно – никогда больше она не услышит от Васьки:
ты мне не нравишься.
И других колкостей и несправедливостей тоже. Пожалуй что да:
кошка устроила бы всех, даже имя Ваське менять не придется, оно и так вполне
кошачье.
– …Если ты не перестанешь дурить, я сдам тебя в
интернат для умственно отсталых детей! – на такие пассажи Мика
отваживалась редко, а, когда отваживалась, получала стандартный ответ:
– Не сдашь.
– Это почему же?
– Потому что ты любишь меня.
– А ты? Ты любишь меня?
– А я – нет, – Васька упорно не хотела становиться
кошкой. И не хотела становиться послушной младшей сестрой. И не хотела
становиться маленькой железной леди, борющейся со своим недугом, – а ведь
мог бы получиться отличный пример для других, не таких маленьких и не таких
железных жертв лейкемии, опухоли мозга, псориаза и заикания… Васька не хотела
почти ничего из того, что обычно хочет семилетний ребенок, жевательные резинки
не в счет. Она и в школу-то не рвалась, и тогда еще находившийся в полном
здравии дядя Пека посоветовал Мике не форсировать события, слегка повременить с
Васькиной учебой. «Слегка» затянулось на год, ознаменованный мученической
смертью Солнцеликого то ли в Испании, то ли на Кипре. Лишенная главного
советчика, Мика сама приняла волевое решение. И выложила тысячу долларов
директрисе соседней с домом гимназии, чтобы Ваську зачислили сразу во второй
класс.
– Вашей девочке скоро восемь, – для виду
посопротивлялась директриса. – Она училась где-нибудь?
– Она училась… Дома. У нас были сложные семейные
обстоятельства. Мы потеряли родителей, и это не самым лучшим образом отразилось
на ней… Вы должны понять…
Васька исправно посещала занятия ровно три дня, а потом
заявила Мике, что больше не намерена терять время понапрасну и полдня
находиться в обществе дураков.
– Почему же дураков, Васька?
– Они маленькие. Они глупые. Постоянно что-то пишут в
тетрадях… А самый глупый знаешь кто?
– Кто?
– Учительница. Она похожа на тебя.
– О, Господи, – не сдержалась Мика. – Если бы
мама была жива…
– Мама умерла, – напомнила ей Васька. – Но
лучше бы ты умерла вместо нее.
– Да, да, да. Конечно. Лучше бы я…
Мика так устала бороться с Васькой, во всем уступать ей и
жить с ней под одной крышей, что лучше бы и вправду умереть. Или заняться,
наконец, собой и перестать обращать на Ваську внимание. Нет, она вовсе не
отказывается от готовки обеда и стирки трусов, она согласна исполнять роль
банкомата, выдающего Ваське деньги на мороженое, кассеты с японскими мультиками
и бенгальские огни. Она даже готова водить Ваську в цирк по воскресеньям: все
главные события происходят в цирке, клоуны вершат мировую политику,
эквилибристы жонглируют голубыми фишками на товарно-сырьевых биржах,
дрессированные медведи обрушивают цены на нефть, глотатели огня…
Как ты относишься к глотателям огня, Васька?
Большего ты от меня не дождешься, Васька.
– …Лучше бы я умерла, – сказала Мика.
– Ага, – откликнулась Васька.
– Ты можешь делать, что хочешь.
– Что хочу?
– Ты можешь не ходить в школу.
– Никогда?
– Никогда.
– И ты не будешь заставлять меня?
– Я же сказала: ты можешь делать, что хочешь.
Васька посмотрела на Мику со жгучей заинтересованностью –
едва ли не впервые в жизни. До этого Мика была третьесортным
массовиком-затейником с баяном и никчемными песнями советских композиторов в
репертуаре. Теперь же, произнеся судьбоносную фразу, она моментально перешла в
разряд недосягаемых и прекрасных див в платьях с блестками: блюз – как образ
жизни, госпелс – как образ жизни, спиричуэлс – как образ жизни, соло на
саксофоне – маэстро Дэвид Сэнборн, босоногая Чезария Эвора и любительница шалей
Tania Maria отправляются в утиль.
– Так я могу делать все? – Васька ждала, что Мика
собьется на фальшивую ноту, добавив приличествующее случаю «в пределах
разумного», но Мика удержалась.
– Абсолютно все. Единственное, о чем я прошу тебя…
Помни, мы – сестры. И я всегда помогу тебе, если понадобится. У тебя на этот
счет свое мнение, я знаю… В любом случае, просто помни – и все.
Нельзя сказать, что Васька воспользовалась Микиным
предложением на полную катушку. Она не забросила школу полностью, как
предполагала Мика; это, да еще ежемесячные долларовые вливания в директрису,
позволили Ваське переползать из класса в класс с тройками по всем предметам.
Непритязательные, ручные, как лабораторные крысы, тройки успокаивали Мику: все
формальности соблюдены, собес и наробраз могут спать спокойно, что же касается
самой Васьки – придет время, она повзрослеет и сама решит, что делать дальше.
Ведь повзрослеет же она когда-нибудь?..
Ждать придется долго, но Мика согласна подождать.
Смирение и кротость – вот что поможет ей.
Смирение и кротость оказались ненадежными союзниками,
особенно по ночам, когда на Мику наваливалась привычная уже бессонница. Микины
ночи были беззвездными, безлунными, и если бы только Васька узнала, какая
темень стоит в них, она бы и думать забыла о своей кладовке. И перебралась бы в
Микины ночи навсегда, добропожаловать, Васька!.. Еще одна отличительная
особенность Микиных ночей состояла в том, что кротость и смирение так и
норовили улизнуть, дезертировать, оставить расположение войск. Ночами яркие
плюмажи смирения и сверкающие доспехи кротости абсолютно не видны, так стоит ли
им тратить время на Мику?
Не стоит.
Брошенная союзниками, Мика часами просиживала у Васькиной
кровати, глядя на сестру; ей в голову лезли самые крамольные, самые чудовищные
мысли – нужно, нужно было отдать Ваську в детский дом, там бы ее живо
приструнили, там бы никто не позволил ей кобениться, и пусть бы ее удочерила
парочка толстых глупых американцев (mr. и mrs. Mystify
[2]
) и
увезла бы куда-нибудь в Вайоминг или в Неваду – в самую что ни на есть
глухомань, кишащую умалишенными сектантами, оборотнями, агентами ФБР (которые
хуже оборотней) и серийными убийцами в хоккейных масках. Каждый день там – пятница,
13-е, каждый праздник там – Хеллоуин.А из всех инструментов предпочтение
отдается бензопиле.
Вот так. Живи и радуйся, Васька. И поджидай своего хоккеиста
с краденым мясницким ножом в руках…
Впрочем, крамольных мыслей хватало ненадолго, уж слишком
умилительной была спящая Васька. Слишком родной. Всегда горячая, покрытая
пушком кожа, непокорные темные волосы – ни у кого в их роду не было таких
шикарных темных волос, разве что у «этой суки В.»,какой ее представляла Мика.
Это сейчас Васька ловит в них рыб в своей кладовке, но придет время – и
косяками пойдут мальчики, юноши, мужчины. Они будут умирать от любви, умничать
и совершать глупости, распускать перья, поджимать хвост, покупать шоколадки,
покупать «мерседесы» – такое периодически случается в жизни девочек, девушек,
женщин. Всех или почти всех. Мика – счастливое исключение, ее кожа никогда не
была горячей, «прохладной» – сказал бы покойный Солнцеликий, «холодной,
змеиной, жабьей» – сказали бы все остальные.
