– Пожалуй что… Решу позже.
Ничего экстраординарного на рынке (как впоследствии – на
всех других рынках) не нашлось. Стандартный набор свежих овощей и фруктов,
стандартные мясные и молочные ряды, мед, сыры, бакалея – все в пределах унылой
среднестатистической нормы, самое время вспомнить о Неаполе, Тюрингии и
Мекнесе. На скуксившегося Ральфа лучше не оборачиваться.
Мика и не оборачивалась.
Мика вообще позабыла о Ральфе, так увлек ее новый,
удивительный мир. Она и раньше бывала в подобного рода местах, а на Сытном
рынке, находящемся в двадцати минутах ходьбы от дома, – так и вовсе едва
ли не дважды в месяц. Засилье азербайджанцев и таджиков; торгаши, назойливые
как мухи; пьяницы, калеки, нищие; несколько десятков крепких еще пенсионеров,
втюхивающих краденые смесители, паяльные лампы, блесны и порнокассеты; павильон
«Все для кухни», павильон «Все для дачи», павильон псевдоживой рыбы, китайский
копеечный ширпотреб в зазорах между павильонами – и в тот раз все было как
всегда.
Или все же нет?
Мика не торговалась.
Она подходила туда, куда хотела подойти, и рыночный гул
сразу же стихал, стихали разговоры продавцов, все они склоняли головы и
застывали в немом почтении, как если бы Мика была августейшей особой, а все они
– ее подданными; как если бы Мика была чудотворной иконой, а все они –
жаждущими исцелиться. Такая реакция не испугала и не позабавила Мику, напротив,
она сочла ее совершенно естественной – иначе и быть не должно.
Да и как могло быть иначе, если гранаты в ее руках
вспыхивали, как драгоценные камни, яблоки и персики смущенно краснели, виноград
истекал соком желания, а сыры пускали светлую, ничем не замутненную слезу.
Видел ли это еще кто-нибудь, кроме самой Мики? Наверное, да. Во всяком случае,
пожилой кавказец, у которого она купила миндаль, вышел из-за прилавка и
попытался благоговейно коснуться ее запястья; женщина – по виду
крестьянка, – у которой она купила творог, сложила руки в тихой молитве,
как будто Мика явилась с небес, в одеждах золотых и пурпурных. Эти люди и
другие люди (приставленные к мясу, битой птице, ягодам можжевельника, зелени,
картофелю) – они могли бы сделать для Мики все. Пожелай Мика – и она получила
бы горы провизии бесплатно: никому и в голову не пришло требовать денег с
чудотворной иконы. С матери-земли, пришедшей навестить своих детей. Именно так
и ощущала себя Мика – матерью-землей, прародительницей гранатов, винограда,
персиков и груш – всего того, что насыщает, доставляет удовольствие,
поддерживает жизнь. В волосах Мики запутались веточки кинзы и петрушки, с
Микиных плеч свисали бычьи хвосты, шею украшали ожерелья из маслин и
чернослива; колосья, свиные лопатки, растительное масло, вино – из этого
состояла теперь Микина плоть и кровь.
– Люди… Они так смотрят на вас… Как будто готовы съесть
вас живьем, – шепнул Мике вконец сбитый с толку Ральф.
– Пусть смотрят, – улыбнулась Мика.
– Они… Они идут за нами…
– Это ничего, – Мика улыбнулась еще шире. –
Они скоро отстанут.
Люди и правда отстали, стоило только выйти за ворота рынка,
а Мика снова стала Микой – ничем не примечательной девушкой двадцати одного
года от роду. О странном, малопонятном происшествии на рынке напоминали только
сумки, набитые снедью (их нес Ральф) и легкое покалывание в груди Мики – в той
самой точке, куда попало острие ножа.
Покалывание исчезло к вечеру, и Мика и думать забыла о нем.
Как и о предложении, которое сделал ей Ральф, едва они
уселись в «фольксваген-пассат».
– У вас есть друг liebe фройляйн Полина? – спросил
он, глядя перед собой.
– Ну какая же я фройляйн, Ральф, не смешите! И вообще…
Можете звать меня Микой.
Худощавый, невысокий, с растерянным лицом ребенка,
застывшего перед экраном в ожидании девятичасовых новостей, Ральф не таил в
себе никаких опасностей и уже поэтому был симпатичен Мике. «Liebe фройляйн»
каждый раз выползало из его рта с натужным скрипом, так почему бы не упростить
отношения? Никаких препятствий к этому нет.
– Мика?
– Точно. Все близкие люди зовут меня так.
Мика лукавила. Уже давно никто не звал ее так. Те, кто мог
бы, – давно умерли или хуже мертвых. «Хуже мертвых» – безусловно относится
к Ваське, в их отношениях нет ничего живого, ничего сердечного, между ними –
тот самый холод стекла, о котором говорил Ральф.
– …Вы приглашаете меня войти в круг близких вам
людей? – Мика даже поморщилась, так пафосно это прозвучало.
– Ну… Что-то вроде того…
Неожиданное известие обрадовало Ральфа, оно было сродни
выигрышу в лотерею мопеда, новенького, блестящего, со стилизованным
изображением Мирового Червя на корпусе. Хотя зачем Ральфу мопед, ведь у него
уже есть автомобиль.
– Означает ли это что могли бы сблизиться еще больше?
Со временем, – тут же поправился Ральф.
– Еще больше? Это как? – включила дурочку Мика.
– Как могут быть близки… мужчина и женщина.
Вот он, прагматичный немецкий подход. Если сейчас Мика
скажет «да», или «может быть», или «этого не может быть в принципе, хотя…»,
Ральф приложит все усилия, задействует все резервы, не остановится ни перед
какими затратами, чтобы завоевать Мику, В противном случае он и пальцем не
пошевельнет.
– Как мужчина и женщина? Вряд ли.
– «Вряд ли» значит «нет»?
– Именно. Категорическое и решительное «нет».
– Я глупец. Я должен был сначала спросить вас не занято
ли ваше сердце.
И Солнцеликий в свое время интересовался чем-то подобным.
Тогда Мика сказала ему правду, она могла бы сказать ее и сейчас. Ее сердце не
занято и никогда не будет занято. В нем всегда будет темно, как в Васькиной
кладовке. На что втайне надеется Мика? На то, что Ваську привлечет темень, и
она, рано иди поздно, спутает двери, и просочится внутрь Микиного сердца, и, ни
о чем не подозревая, разложит там весь свой немудреный сверкающий мир. А Мика –
р-раз и захлопнет дверь. Запрет ее на замок – попалась, сестрёнка!
– Мое сердце не занято, Ральф. Но это не означает, что
оно свободно.
– Русские… Почему они такие сложные? – Ральф
предпринимает титанические усилия, чтобы понять Мику.
– Ничего сложного.
– Мы забыли купить рыбу, – способность Ральфа
перескакивать с темы на тему удивительна.
– Мы не забыли купить рыбу. Мы будем готовить мясо.
– Мы? Вы позволите мне присутствовать при этом… этом
действе? – Ральф цепляется за любое Микино слово зубами, с ним надо
держать ухо востро.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Кухня требует сосредоточенности и поэтому вы не
любите чтобы вам мешали.
– Да.
