– Чем ты занимаешься? – спрашивает Мика.
– Ничем. Или всем понемногу. Какой ответ тебя устроит
больше?
– И тот, и другой. Ты свободный художник?
– Свободный, но не художник.
Мика мелет кофейные зерна в ручной кофемолке; хорошо, что
она не увезла кофемолку в «Ноль» со всей остальной утварью. Задача Мики –
отвлечь парня от мыслей о тунце, и она надеется, что запах свежемолотого кофе
этому поспособствует. Попутно Мика думает о том, что до сегодняшнего дня мало
заботилась о надлежащем оформлении собственной карьеры. Информационном
(кажется, это называется пиаром) и всяком другом. Почему она не принимала
участие в кулинарных конкурсах? – титул «Лучший шеф-повар ресторанов
России» принадлежал бы ей по праву. Это все немцы – они всегда довольствуются
тем, что есть; Мика не проявляет никаких амбиций, сидит на попе ровно и почти
не покидает «Ноль» – вот они и рады. Вот они и счастливы безмерно.
Mißgestalten!..
[26]
А еще неплохо было бы организовать школу десертов и
авангардную студию шоколада, и сайт в Интернете, – и месяца не пройдет,
как он станет лучшим гастрономическим сайтом, Мика в этом уверена: пять, а то и
десять тысяч посещений в день, форум, гостевая книга, персоналии, пресса о нас,
рецепт недели.
Мика никогда не была в Интернете, и у нее даже нет своего
почтового ящика.
– …Одно время я работал на скотобойне.
– Чудесно.
– Отлавливал бродячих собак.
– Потрясающе.
– Был санитаром в морге.
– Великолепно.
– Был помощником таксидермиста.
– Таксидермисты – это люди, которые изготовляют чучела?
– Именно.
– Восхитительно.
О чем могла бы рассказать Мика? О городских рынках, за
чертой которых она превращается в богиню и толпы людей жаждут одного –
прикоснуться к складкам на ее платье? О соусах, которые развязывают языки и
заставляют откровенничать об ушедшей любви, о невстреченной любви и о вещах, не
имеющих с любовью ничего общего? О мясных блюдах, число ингредиентов в которых
никак не меньше тридцати? О салатах, в которые она всегда добавляет листик
мяты? Гм-м… Все это блекло, тускло и не идет ни в какое сравнение с феерической
работой на скотобойне.
– Ты много повидал.
– Да уж, немало.
– А… моя сестра? Как вы с ней познакомились?
– Через одних знакомых парней. Я просвещал их в таком
вопросе, как промышленный альпинизм. В последнее время я как раз этим и
занимаюсь.
– Промышленным альпинизмом?
– Да.
Познания Мики в промышленном альпинизме не так уж велики:
растяжки и рекламные щиты на уровне двадцать пятого этажа, мытье окон на
двадцать втором, монтаж стальных конструкций на семнадцатом, а еще установка
ангелов на шпилях и нанесение сусального золота на купола – слой за слоем.
Необходимо ли для этого патриаршее благословение, или вполне можно обойтись
локальным – от местного отца-настоятеля?..
– Это опасная работа, – замечает Мика.
– Для тех, у кого есть крылья – нет. – Ящерицы и
богомолы в глазах парня совершают немыслимые кульбиты, оторваться от их
созерцания невозможно.
– Это шутка?
– Почти. Когда мы с твоей сестрой поженимся и когда она
получит сертификат…
– Какой сертификат?
– Да промышленного альпиниста же!.. Можно будет считать
эту работу семейным бизнесом.
Семейным
Семья
Когда мы поженимся – такие перспективы почему-то совсем
не радуют Мику – в данный конкретный момент. Быть нянькой двум или трем
обормотам, которых наплодят Васька и этот парень, вытирать им сопливые носы и
грязные задницы? Увольте, увольте, увольте!.. Готовить им – земноводным,
насекомым, пресмыкающимся – манную кашу (вкусненького они от Мики не дождутся),
в то время как счастливое семейство будет парить над городом с сертификатом,
пришпиленным к основанию крыльев – ни-ког-да.
– Ты как будто сердишься? – Этот парень легко
соскакивает со стола, вынимает из Микиных рук турку с едва не сбежавшим кофе и
сам разливает его по чашкам.
– Чашки не мешало бы прогреть… – Микин голос слаб
и слегка подрагивает.
– И так сойдет. Ты сердишься?
– Нет. Просто считаю эту работу опасной. Для девушки,
во всяком случае.
– Ясно. Переживаешь за сестру?
Открытие последней минуты, а может, последних тридцати
секунд: Мика совсем не переживает за Ваську, хотя бы она и висела на верхотуре
какого-нибудь бизнес-центра, держась за карниз одними руками. Ничего с Васькой
не случится. С такими никогда ничего не случается, такие всегда выходят сухими
из воды. И, прожив долгую жизнь, благополучно отклячиваются в собственной
постели, накачанные витаминными препаратами, обколотые ботоксом, с круговой
подтяжкой лица: даже перед смертью они пытаются молодиться, раз уж не пришлось
умереть молодым.
– …Переживаю. Да.
– Не волнуйся. Я всегда буду рядом с ней.
Странно, но этот парень вовсе не выглядит влюбленным в
Ваську, а уж Мика знает, как должны выглядеть влюбленные: один бедолага Ральф
чего стоит!.. А впрочем, откуда Мике знать, как вообще выглядят влюбленные
промышленные альпинисты, и влюбленные таксидермисты, и те, кто работал на
бойне? С Ральфом все более или менее понятно – блеклый фашик, немчура поганая,
готовая шлепнуться в благоговейный обморок от одного запаха пирога с капустой и
грибами, томящегося в духовом шкафу.
Ни одной татуировки на бледной коже Ральфа нет.
Вот если бы поменять их местами – Ральфа и этого парня…
Нет.
Нет-нет-нет.
Мика совсем так не думает, Мика совсем этого не хочет
(думает, хочет!) сделать Ваську счастливой – разве не о подобной перспективе
мечтала Мика всю свою жизнь?…
Она совершенно не помнит, о чем мечтала всю свою жизнь.
Вот черт.
– Ты действительно любишь ее? – Прежде, чем
произносить это, Мике не мешало бы позаботиться об акцентах – чтобы вопрос не
казался откровенно двусмысленным.
А он кажется. Вот черт.
– Какой ответ тебя устроит больше?.. Он еще издевается,
сукин сын!
Определенно – издевается. Вот и ящерицы с богомолами – они,
наконец, оставили в покое его глаза, переползли ниже и уже здесь разделились:
богомолы выскакивают через ноздри, а ящерицы просачиваются сквозь губы: один за
другим, одна за другой.
Их конечная цель – Мика.
