До сих пор Мика не имела ничего против теток в возрасте.
Больше того, две таких сумасшедших поющих тетки были ее кумирами – Чезария
Эвора и Tania Maria; а если покопаться, то можно было извлечь на свет божий и
эбонитовую толстуху Эллу Фиццжеральд. И Нину Симон в придачу – от первых тактов
ее «DON'T EXPLAIN» Мике неизбывно хотелось плакать, влюбляться, пить виски,
носить пояс для чулок, цеплять матросов в несуществующих свинг-барах,
пользоваться кремом от несуществующих морщин, эпиляторами и секс-уловками в
стиле: «Кажется, у меня сломалась змейка на платье. Вы не взглянете, дорогой?»
Босоногая Чезария и любительница шалей Tania вызывали сходные желания, за
исключением матросов и эпиляторов. Зато две собес-наробразовские фурии ничего,
кроме ненависти и страха, не вызвали. У Мики хватило ума не впадать в клинч в
их присутствии, но, как только за ними закрылась дверь, она набрала телефон
дяди Пеки.
– Приходили двое, хотят забрать Ваську в богадельню. И
отнять квартиру, – от волнения Мика слегка сгустила краски.
– Ничего не объясняй, я сейчас буду, – тут же
отозвался чуткий дядя Пека.
Ничего не объясняй. Don't explain.
Конечно же он все уладил. Каким образом – Мика не знала, да
и вдаваться в подробности ей не особенно хотелось. Неудачливый мамин воздыхатель,
дядя Пека со временем переквалифицировался в удачливого управленца, забросил
скульптурное поприще и преуспел на поприще административном. Кажется, он был не
последним человеком в правительстве города, пересидел нескольких губернаторов и
сам бы мог баллотироваться в губернаторы, если бы не сомнительное семейное
положение. Народные массы с недоверием относятся к холостякам за сорок, а дядя
Пека так и остался холостяком. Бобылем, не обремененным бывшими женами и
внебрачными детьми. Иногда – в шутку, во время нечастых приходов в гости, он
называл своими внебрачными детьми Мику и Ваську – и это было правдой. Или почти
правдой.
Ни Васька, ни Мика ни в чем не нуждались, опять же –
благодаря дяде Пеке. Для внутреннего пользования он наскоро слепил сказочку в
духе «Снежной королевы» – о сверкающем и ослепительном состоянии, которое
оставил дед и приумножили мама с отцом. Сказочка оказалась совсем не волшебной
и едва ли унизительной; выросшая щепетильная Мика и подраставшая, анархически
настроенная Васька поняли это много раньше, чем следовало бы: мама и отец так и
остались бюджетниками, даже на единственную семейную поездку в недорогой Египет
они копили несколько лет. Даже «Форд», на котором они разбились, был сильно
подержанной двенадцатилетней колымагой. С дедом все обстояло сложнее. По
советским меркам он был человеком совсем не бедным, но, прежде чем утонуть, все
свои сбережения завещал «этой суке В.»,последние лет сорок проживавшей в (кто
бы сомневался!) несбыточном модильяньевском Париже. Маме, а впоследствии и Мике
с Васькой, достались дедовы архивы, орденские книжки (сами ордена, вслед за
дедом, уплыли в неизвестном направлении) и квартира с мастерской. Совсем
нешуточные двести пятьдесят квадратов общей площади на Песочной набережной свидом
на Малую Невку и заповедный Крестовский остров.
Тёртый дядя Пека рассуждал примерно так же, как и две фурии:
квартира с мастерской – самый настоящий, несгораемый капитал. Но, в отличие от
фурий, Павел Константинович был полон решимости оставить этот капитал за бедными
сиротками.
Бедными, бедными сиротками.
Четко продуманный план по спасению сироток удался ему
блестяще: ни фурии, ни кто-либо другой никогда больше не беспокоили сестер на
предмет купли-продажи квартиры, не говоря уже об отъеме или уплотнении. И это в
то время, когда в Питере шла самая настоящая война за квадратные метры. И люди,
гораздо более защищенные, чем Мика сВаськой, сгорали, как свечки, и сплошь и
рядом оказывались в безымянных могилах на безымянных кладбищах. Без
админресурса тут не обошлось, так думала впоследствии Мика; админресурс она
могла лицезреть едва ли не еженедельно – в образе дяди-Пекиного телохранителя
Гоши, привозившего деньги; в образе дяди-пекиного шофера Саши, привозившего
еду. И Саша, и Гоша были в глазах Мики воплощением жутковатого мифа о
Франкенштейне; робокопами, универсальными солдатами,
кикбоксерами-3-искусство-войны, вампирами и оборотнями по совместительству. За
толстогубой улыбкой Саши скрывались клыки, в идеальном проборе Гоши копошились
горгульи, скарабеи-терминаторы и крохотные демоны посудомоечных машин. Проблемы
есть? – всякий раз заученно бубнил Саша, проблемы есть? – всякий раз без
выражения цедил Гоша.
Проблем нет, – всякий раз с готовностью отвечала Мика.
Конечно же проблемы были, и прежде всего – с Васькой, но
демоны посудомоечных машин не могли решить их по определению.
Если что – звони, – так выглядело еженедельное напутствие
кикбоксеров, – И ничего не бойся.
– Они могут всё? – однажды спросила Мика у дяди
Пеки. – Они могут всё, эти ваши ребята?
– Всё, – дядя Пека сдержанно улыбнулся, в общении
с бедными сиротками он выбрал именно эту тактику: сдержанность в проявлении
любого рода эмоций. – Они могут всё.
– Тогда пусть вернут нам родителей. Дядя Пека хмыкнул и
надолго замолчал.
– Если бы это сказала твоя сестра, я бы понял. Но ты…
Ты ведь уже большая девочка, Мика. И знаешь, что… Наверное, для всех нас будет
лучше, если вы переберетесь ко мне. Хотя бы на время. Как ты относишься к
такому предложению?
Дядя Пека уже высказывался в пользу великого переселения –
сразу после похорон. И тогда Мика ответила ему так же, как ответила сейчас:
– Это исключено. А Васька… Васька даже не знает, что
мамы и отца больше… больше нет.
– То есть как?! Столько времени прошло…
– Почти год, – безучастно подтвердила Мика.
– Почти год – и ты ничего не объяснила ей?!
– Нет. Я… Я не знаю, как это сделать…
– Что же ты говорила все эти месяцы?
Песок из якобы Красного моря, который Мика собирала на
Заливе, а потом просеивала и просушивала на плите, пока Васька спала; дешевые,
оставляющие налет на руках черноморские раковины с барахолок, открытки с видами
– они говорили вместо Мики. Все эти месяцы. Проще было оказаться похороненной
под слоем песка, проще было перерезать себе горло тупым краем раковины, чем
открыть Ваське глаза на существующее положение вещей.
Во всяком случае – для Мики.
Дядя Пека думал совсем по-другому.
– Ты же понимаешь, что Ваське нужно все рассказать?
– Правда сейчас – убьет ее…
– А вранье будет убивать всю оставшуюся жизнь. С
правдой еще можно справиться. А вот с неправдой – большой вопрос, – дядя
Пека неожиданно продемонстрировал удивительную для чиновника городского
масштаба философичность.
– Васька… Васька еще слишком мала для правды.
– Но она вырастет и никогда тебя не простит. Нас не
простит.
– Я не могу, – сказала Мика, тупо глядя перед
собой. – Пусть ваши вампи… Пусть ваши Саша или Гоша скажут… Раз они могут
всё. А я – не могу.
