Впрочем, «какими-то» они были совсем недолго.
Микин вопрос вывел их на передний план, все шесть.
Поначалу они показались Ваське самыми обыкновенными, хотя и
не лишенными изящества. Одинаковой формы и одинакового размера жестянки: не
маленькие, но и не так чтоб очень большие, во всяком случае в Васькиной руке
вряд ли поместилось бы больше одной. И, если с кухонной утварью Васька уже
сталкивалась, то эти коробочки она видела впервые.
Странно.
Еще более странными выглядели рисунки на коробочках.
Почти каждый рисунок состоял из нескольких человеческих
фигур, и не совсем человеческих фигур, и совсем нечеловеческих. Там были и
животные, но какие-то не слишком приятные.
Свинья, например.
Огромная толстая свинья.
Но никакая, даже самая огромная, самая отвратительная свинья
не могла сравниться со страшным человеком, убивающим ребенка. Уже убившим
ребенка. Кровь так и хлестала из детской шеи, а в руках у страшного человека
было то, что любитель ржавых ключей Бычок называл странным словом палаш. Что-то
вроде большого меча или (ой-ой-ой!) Микиного тесака. По словам Бычка удар
такого палаша немедленно и сразу вызывал гангрену. С тем, что означает
«гангрена», Васька так до конца и не разобралась.
Но и на палаше ужасы не кончались.
Женская голова, покоящаяся на теле змеи (змеиный хвост
венчался жалом). Еще одна женщина, облепленная жабами и все теми же змеями.
Множество зеркал со зловещими силуэтами в них: злобная, с горящими глазами
собака; черные угри, копошащиеся в чьих-то волосах; черные угри, вылезающие из
чьих-то ртов, – а наивную Ваську еще соблазняли рыбой!..
От рисунков тянуло смрадом.
Смрад был не слишком силен, перебить божественный запах еды
он не мог, но все же чувствовался. Больше того, он как будто был необходимой
частью божественного запаха, вплетался в него тонкой нотой. Попробуй избавиться
от этой ноты – и вся гармония тут же нарушится.
Неужели Мика не слышит ее? Не чувствует?
Васька могла бы поклясться, что все фигуры на коробочках –
живые. Двигались люди и те, кого назвать людьми было нельзя, двигались угри,
жабы, змеи; даже огромная-толстая свинья то и дело поводила мордой в разные
стороны.
Что, если всему этому сборищу монстров станет тесно в своих
коробочках и они выползут на свет, увеличатся в размерах, заполонят всю кухню,
а затем – весь дом?..
Даже думать об этом невыносимо.
– Так хочешь посмотреть на коробочки? – голос Мики
неожиданно помог ей, вывел из оцепенения, но в свете женской фигуры, которую
пожирали змеи и жабы, в свете десятка других фигур это было не так уж важно.
Зачем Мика мучает Ваську?..
– Не хочу. Они дрянные, твои коробочки, – наконец
произнесла Васька. Неизвестно, услышала ли ее Мика за омерзительным шуршанием
десятков перепончатых крыльев, стонами, всхлипами, похрюкиванием, поскуливанием,
лаем.
Ваське было все равно.
Из последних сил она рванулась к выходу: шаг, еще шаг, еще
два, и вот она свободна!
Пробежав по коридору, она оказалась в своей комнате: в
комнате ничего не изменилось, все вещи лежали на своих местах, и, главное – они
были обыкновенными. Точно такими же, как всегда. Стараясь унять выскакивающее
из груди сердце, Васька заперла дверь на ключ (два оборота вместо обычного
одного) и забилась в дальний угол кровати.
Она не заметила, как заснула, она не видела снов, а когда
проснулась, то даже не сразу вспомнила о том, что произошло ночью.
А ведь что-то произошло, в этом нет никаких сомнений. И
потом, откуда у нее в руках пластмассовая кюветка с йогуртом?…
На крышке из фольги были нарисованы черника и малина,
толстощекие и вполне миролюбивые, – они-то и вытащили на свет божий змей и
жаб. А заодно – тесак в руке Мики и маленького медного зимородка с котелка: что
заставило безобидную пичужку вступить в сговор с ужасными тварями, принять
участие в бесчинствах на кухне?
Васька не находила ответа. Васька не находила себе места.
Бесцельно наматывая круги по комнате, она совершила лишь один осмысленный
поступок: выбросила так и не начатый йогурт в окно, черт его знает, что может
обнаружиться под крышкой. Несколько раз Васька подходила к двери и прикладывала
к ней ухо.
Полная тишина.
Ничего удивительного, по утрам Мика ходит на работу.
Васька никогда не интересовалась, какая у Мики работа и
связана ли она с тем, что происходило сегодня ночью на кухне. Если да (только
не это! только не это!), то леденящий душу рассказ о тополе-кровососе покажется
детской сказочкой. Впереди Ваську ждут сказочки пострашнее.
Ясно одно: она не сможет просидеть в своей комнате всю
жизнь. А значит, надо выбираться.
Последний раз окинув взглядом тихую пристань – с кучей вещей
на стульях, с двумя незаконченными картинками из паззлов (с некоторого времени
Васька пристрастилась к паззлам), с ярким утренним солнцем в окне, – она
решительно взялась за ручку.
Для того чтобы открыть дверь, хватило одного оборота, хотя
Васька хорошо помнила, что их было два. Тогда, ночью, она провернула ключ
дважды, – и тут без чертовой Мики не обошлось, только и жди от нее
неприятностей!..
Чертовой Микой в квартире и не пахло.
И чарующего, божественного запаха, который гнал ее на кухню,
тоже не наблюдалось.
Крадучись, Васька прошлась по коридору, заглянула в Микину
комнату (там, как обычно, царил сводящий скулы порядок), заглянула в зал,
заглянула в гостиную, заглянула в спальню, которая прежде принадлежала родителям.
О ванне и туалете Васька тоже не забыла.
Все чисто… гм-м…
Все чисто, по остается кухня.
После вчерашнего кухня была распоследним местом на земле,
где Ваське хотелось бы появиться; от одного вида кухонного проема у нее
подкашивались ноги и пересыхало во рту; Леха и Бычок наверняка подняли бы ее на
смех: ди-ивчонка, трусиха, сопля зеленая, хо-хо!..
Сами вы дураки, – бросила она в пространство и решительно
перешагнула порог кухни.
Ныне здравствующая газовая плита была вымыта. Зимородок
улетел, зажав в лапах медный казан со всем его содержимым. Плиту, исполнявшую
роль разделочного стола, больше не загромождали заросли зелени, луковая шелуха
и останки перцев. Все большие и маленькие скульптуры стояли на своих местах, а
в отполированной до блеска трубке типа из ниши (широкополая шляпа, плащ, сапоги
с отворотами) Васька обнаружила фантик от конфеты, который сама же туда и
сунула месяц, назад.
Кухня, как и ее собственная комната, была залита солнечным
светом, который пробивался сквозь ветки тополя (не того ли самого кровососа? –
запоздало подумала Васька), но ни солнце, ни тополь не интересовали ее.
