– Он настоящий? – тихо спросила Васька.
Неизвестно, на какую кнопку, на какой рычажок нажал Ямакаси, что именно он
поддел пальцем, но из рукояти пистолета тотчас выскочил стальной прямоугольник
обоймы. Золотой слиток, который до самого последнего момента плавал в Васькином
воображении, имел такую же форму и такой объем.
– Похоже, что настоящий. Но если хочешь, мы можем
проверить.
– Не хочу.
Не выпуская из руки пистолета, Ямакаси принялся выщелкивать
патроны из обоймы другой рукой. Они падали на почти стерильный светлый паркет с
глухим стуком – как падают на землю желуди, недозревшие плоды или капли дождя.
Одна, другая, третья, четвертая, пятая…
Настоящий ливень, когда же он закончится, так немудрено и до
нитки вымокнуть, вот черт!..
Шайзе.
– Пятнадцать, – сообщил Ямакаси. – Должно
хватить…
– На что?
– На что-нибудь… На всё.
Расставив все пятнадцать патронов в линию и полюбовавшись
полученной картиной несколько секунд, Ямакаси смешал их, как смешивают костяшки
домина. И снова принялся запихивать патроны в обойму.
– А ведь это еще не конец, кьярида…
Что он имеет в виду?
Глушитель, вот что.
Глушитель, вынутый следом за пистолетом и поначалу
показавшийся Ваське обыкновенной стальной трубкой, лейтой-недомерком. Она
столько раз видела такие штуки в кино – и вот, пожалуйста, не признала.
Ямакаси больше не обращал на Ваську никакого внимания. Он
вставил обойму обратно в рукоять и принялся накручивать глушитель: вз-ззы,
вз-ззы, взззз-зззы, от этого звука мурашки бегут по коже. А до сегодняшнего дня
она еще наивно полагала, что такие чувства может вызвать лишь царапанье куском
пенопласта по стеклу.
Ошибка, хотя и не очень существенная.
Главной ошибкой было то, что она выбрала не тот мешок, ведь
ничто не мешало ей сказать «правый» вместо «левого». Главной ошибкой было то,
что она вообще согласилась спрыгнуть в эту мансарду, хотя…
Ничего бы это не изменило.
Даже если бы она осталась стоять на крыше, Ямакаси все равно
отправился бы вниз и нашел бы сумку, и нашел бы этот пистолет, и патроны к
нему, и трубку глушителя, какие проблемы можно решить с ее помощью?.. Можно
колоть ею орехи, можно забивать гвозди и проталкивать в бутылку винную пробку,
когда под рукой нет штопора… что еще? Еще ее можно использовать вместо
утяжелителя для скатерти. Можно толочь чеснок, а это почти то же самое, что
колоть орехи, такая вещь пригодилась бы пауку на его дьявольской кухне…
Стоп-стоп-стоп, о чем она думает? Ни о чем.
Она просто пытается отвлечься от пистолета. И не просто от
пистолета, а от пистолета в руках Ямакаси. Один вид вооруженного Ямакаси
вызывает у нее безотчетный страх. – :
Непонятно только – почему. Это же Ямакаси – король воздуха,
чудесная птица Кетцаль, парень, с которым она спит и с которым частенько
совершает путешествия по питерским крышам. Он столько времени развлекал ее
историями, в которых невозможно отличить правду от вымысла, он живет в ее доме,
он купил ей дорогое белье, наконец. Он сказал, что хочет жениться на ней (она
ему не поверила и наверняка он сам себе не поверил, но ведь слова –
слова! – были произнесены); " так почему же она его боится?
• В нем ничего не изменилось, вся та же жилетка и полотняные
штаны, и волосы той же длины, и та же татуировка на лице, имитирующая тоненькую
бородку. Ямакаси остался прежним, таким, каким был всегда, – и именно
этого Васька боится больше всего.
Самое главное в жизни Ямакаси – он сам. И его желания.
Ямакаси никогда бы не стал подавлять их, перекрывать им кислород или
откладывать на будущее. Они должны быть реализованы: сию минуту, немедленно, в
худшем случае – при первой удобной возможности. Вот и сейчас – ему хочется
выстрелить.
Потребность в этом настолько велика, что Ямакаси, взведя
пистолет на уровень глаз, мечется в поисках цели, переводя его с одного
предмета на другой. Несколько раз подслеповатый зрачок ствола останавливался на
Ваське, и тогда Ямакаси громко и отчетливо произносил
пау-пау-пау,а затем
паф-паф-паф! пиф!
И па лице у него сразу же появлялось выражение
блаженства, – во всяком случае, блаженства в Васькином понимании. Ни во
время мастурбации, ни во время секса с Васькой – ни разу у Ямакаси не было
такого лица, а в тот момент, когда он разбегается и перескакивает с высокой
крыши на низкую крышу, и хватается за пожарные лестницы, и хватается за
водосточные трубы, – за его лицом не уследишь: слишком оно далеко, слишком
неприступно.
Ей давно пора было сказать ему: успокойся, милый, что ты
размахался, еще подстрелишь меня ненароком, а может, этого он и хочет –
подстрелить кого-нибудь ненароком. В комнате они одни, следовательно,
«кто-нибудь» и есть Васька.
– Ну что ты размахался? – наконец, не выдержав,
прошептала она.
– Опасаешься, что подстрелю тебя ненароком,
кьярида? – это была самая неотразимая из всех его улыбок, жаль только, что
увидеть ее пришлось при довольно сомнительных обстоятельствах.
Лучше сказать правду.
– Опасаюсь. Да.
– Я и сам опасаюсь. Очень уж хочется пустить ее вдело.
Да.
– Можно выйти отсюда и пострелять… по банкам из-под
пива… по воронам…
– Патронов всего пятнадцать. Не будем тратить их на
пустяки.
Банки из-под пива – пустяк. Вороны – безусловный пустяк. Не
пустяк то, что может привести к необратимым последствиям, вот на это имеет
смысл потратиться: именно такую нехитрую комбинацию мыслей можно прочитать
сейчас на лице Ямакаси.
– Ты когда-нибудь стрелял… в кого-нибудь?
– Нет. Если мне нужно было решить проблему, я обычно
обходился подручными средствами, – непонятно, шутит он или говорит
серьезно.
– Тогда, может, не стоит и начинать?
Ямакаси не торопился с ответом, он приподнял ствол пистолета
вертикально вверх и опустил на него подбородок.
– Думаю, пистолет – это очень интеллигентно. А этого
мне всегда не хватало – интеллигентности. Ты бы хотела видеть меня
интеллигентным человеком, кьярида? Он не собирается стрелять в Ваську.
– Я бы хотела видеть тебя без этой штуки, да. Без нее
ты выглядишь гораздо привлекательнее.
– Ты говоришь неправду, детка.
Он отвел пистолет от своего подбородка и снова перевел его
на Ваську.
Он собирается выстрелить.
– Давай оставим все как есть, положим вещи на место и
уйдем…
– Я уже предлагал тебе это, но ты не согласилась,
помнишь?
– Я была не права, признаю. Но еще не поздно…
