То, в чем она уверена абсолютно: сейчас она будет готовить
гарротаду.
Блюдо из морских ежей, которое ей еще никогда не приходилось
делать. На этот раз оно будет приправлено рыбой. Большим количеством рыбы.
Рыбой начиналась их история с Ральфом, ею же она и закончится.
…Вдохновение, которое охватило Мику при виде рыбы
(определить ее породу невозможно), не покидает ее ни на секунду. Омела, тимьян,
мирт – все ножи задействованы. Тимьян для головы и хвоста. Омела – для чешуи.
Мирт понадобится для того, чтобы вспороть живот. Она точно знает, что не
удивится ничему, что бы ни оказалось в рыбьем животе. Но кроме внутренностей,
типичных для всех рыб, кроме рыбьего пузыря, в котором уместилась бы маленькая
строптивая Васька, там нет ничего сверхъестественного, кроме разве что цветков
пейота. Воспроизведенных с фотографической точностью, совсем как в ежедневнике
Ильбека Шамгунова. Еще Мике кажется, что она видит светящиеся пунктиры трасс –
Шанхай, Гонконг, Сингапур, по ним летят самолеты, все как один – «Боинги»;
трассы соединяются в треугольник, затем заворачиваются в круги, похожие на очки
Ральфа Норбе. Больше никаких упоминаний о нем в чреве рыбы нет.
За исключением маленькой, покрытой слизью пули, которая
выскальзывает из рыбьей головы.
Мика выбрасывает ее в неделями пустовавшее мусорное ведро.
За приготовлением гарротады она проводит несколько часов.
Она не забыла положить ни одной специи, она превзошла сама себя, к тому же в
холодильнике снова нашлись перцы, и зелень, и репчатый лук. Мика шинкует зелень
и нарезает лук крупными кольцами. Она успокаивается только тогда, когда вся
кухня оказывается наполненной запахом еды. Густым, нежным и свежим.
Вот видишь, Васька, я решила твою проблему, и ее больше нет.
Ты можешь возвращаться домой. Можешь возвращаться.
Единственная неприятность: рыбья кровь на Микиных руках. Она
почему-то не слишком хорошо смывается. Но это, скорее всего, вопрос времени. И
раньше с Микой случались подобные неприятности – кровь (рыбья, мясная, но в
основном – рыбья) затекала под ногти и надолго оставалась там. Может быть,
поэтому Мика никогда не отпускала длинных ногтей.
Нет их и сейчас, что, несомненно, положительный момент.
Теперь, когда Ральф превратился в рыбу, а рыба – в еду, Мика
может ни о чем не беспокоиться, она может ждать Ваську или не ждать Ваську, а
ждать кого угодно, пусть даже посланцев от Тобиаса, главное – Ваське больше ничего
не угрожает.
Она снова может облачиться в пижамку с медвежатами, и даже
вернуться в свою комнату, и заснуть наконец спокойно. А Мика постережет ее сон,
у Мики всегда это получалось.
И черных крестов в календаре Ильбека Шамгунова больше не
должно существовать.
Чтобы убедиться в этом, Мика вытаскивает календарик из
ежедневника: крестов и правда нет, и обведенного красным завтрашнего дня –
тоже. Нет и рисунка с тосканским домом, вместо этого Мика видит схему
метрополитена, какую видела всегда, на каждой станции питерского метро. И
станцию «Черная речка», обведенную кружком.
«Черная речка». Означает ли это, что она должна поехать
туда?
Наверное.
Только надо как следует вымыть руки.
Часть 4. Метро. Васька
* * *
– …Ты, наконец, объяснишь мне, что происходит?
– Да. Теперь самое время, кьярида миа…
Ямакаси поудобнее устраивается на балке, бывшей когда-то
частью строительной лебедки, и подтягивает к себе Ваську: в его жестах и
движениях нет ничего настораживающего, просто более опытный промышленный
альпинист заботится о менее опытном.
Только и всего.
Вот только висит Васька как-то совсем неудобно. Корпус
напряжен, а руки и ноги нелепо болтаются, живут какой-то своей, отдельной от
Васьки жизнью.
– Пожалуй, стоит начать с самого начала, я прав?
– С начала плана?
– С начала истории.
– Про кого?
– Про двух сироток.
Васька находится слишком низко, чтобы разглядеть лицо
Ямакаси. Ей видны только его гладкий безволосый подбородок и кадык.
Не слишком-то он красив, его кадык. И почему раньше она
этого не замечала?
– Про каких сироток? – глупо спрашивает Васька.
– Про бедных-бедных сироток, которые совсем не ладили
между собой. Вернее, это младшая все время выкобенивалась. Старшая еще пыталась
какое-то время приноровиться к младшей, но у нее, бедняжки, ничего не
получилось.
– Не слишком интересная история.
– Пожалуй. Такая задница происходит сплошь и рядом,
куда ни ткнись. Да и плевать бы было на этих дур, если бы им в свое время не
помог один человек. Он взял на себя заботу о них, когда их родители погибли.
– Эту историю я рассказала тебе сама. И что в ней
такого потрясающего? – Васька знает, вернее, чувствует, что сейчас сделает
Ямакаси: обернется на балке вокруг своей оси. За то время, что они летали над
крышами, Васька научилась предвидеть каждое его движение.
За секунду до того, как он его совершит. Интересно, знает ли
об этой ее способности сам Ямакаси?
Его оборот, как всегда, безупречен.
Р-раз, р-раз, опс-опс, и сзади, за спиной Васьки, на
страховочном поясе защелкивается карабин. Такие меры предосторожности излишни, думает
Васька.
– Ничего, кроме личности благодетеля. Я хорошо его
знал, поверь. Но с ним случилось несчастье. Он погиб. Точнее, его убили.
– Ничего нового ты мне не сказал.
– Тебя ничем не прошибешь, хотя твоя сестра намного более
сентиментальна. Даже странно, что это она, а не ты…
– Она, а не я – что?..
– Мы не будем забегать вперед. Я сначала расскажу тебе
про него.
– Да не хочу я слушать про него.
Дядя Пека (если он сейчас говорит о дяде Пеке, потому что
никаких других благодетелей в их с ведьмой жизни отродясь не было) никогда
особенно не волновал Ваську. Зато он почему-то страшно волнует Ямакаси.
– Тебе придется выслушать. Когда-то давно я работал с
ним. Работал на него.
– Давно?
– Очень давно. Лет пятнадцать назад. Я был многим ему
обязан. И я всегда помнил об этом. Помнил, как он подобрал парня из Казахстана.
Который не умел ничего, кроме как торговать мелкими партиями наркоты в самых
злачных районах портовых немецких городов.
– И что же? Он научил тебя торговать крупными партиями?
Толкать наркоту вагонами?
Шутить, будучи пристегнутой карабином к Ямакаси, не слишком
выгодная позиция. Васька понимает это, как только Ямакаси дергает ее за трос.
Довольно ощутимо.
