Отец, быстро открыв шкатулку, удовлетворенно хмыкнул, видимо, убедившись, что содержимое на месте. Затем запер замок, повесил цепочку на шею и сказал:
– Не стоит, князь. Ничего же дурного не произошло.
Но Никита Дурандеев заявил:
– Магистр, я не могу позволить, чтобы в моей усадьбе происходило нечто подобное. А то так недалеко и до революции, как в несчастной Франции! Наши русские людишки, если дать им волю, не только с вилами на господ пойдут, но и усадьбы сожгут, и сами на трон воссядут. Мне ли не знать – я при покойной императрице, состоя при графе Суворове, допрашивал самозванца, Емельку Пугачева, дерзновенно провозгласившего себя покойным императором Петром Федоровичем. Так что с крепостными надо вести себя как строгий отец: за верную службу награждать пряником, а за дурное дело сечь кнутом. Иначе, магистр, в нашей России нельзя! Маланья будет наказана. Но не сегодня, а завтра. А сейчас прошу за стол, отведать скромного угощения.
* * *
Его сиятельство явно лукавил, когда вел речь о скромном ужине. Стол ломился от разнообразных яств, которым место было на царском пиру. Валерия прошептала на ухо отцу:
– Девушка не виновата. Она же не в себе, ее нельзя наказывать. Мне кажется, именно дворецкий науськал ее открыть шкатулку. Он же и украл ключ и вручил его несчастной.
Альбрехт попытался вступиться за несчастную крепостную, но князь был непреклонен: на кону стоял его авторитет полновластного барина. И на следующее утро Валерия, расставляя в круглой комнате в башне книги и приборы, привезенные отцом, стала свидетельницей ужасной сцены.
Со двора доносились завывания, а также свистящий звук, переходящий в резкий хлопок. Выглянув в окно, Валерия увидела дворецкого Архипа, который, держа в руке хлыст, с садистской улыбкой на некрасивом лице методично избивал бедную Маланью, которую держали два дюжих мужика.
Девушка немедленно спустилась к отцу, в тот момент отмерявшему при помощи аптекарских весов сизый порошок, и воскликнула:
– Батюшка, ты должен остановить это варварство! Если князь подчиняется тебе как вышестоящему члену Ордена, то прикажи ему остановить пытку! Архип забьет девчонку насмерть!
Альбрехт отыскал князя в библиотеке, где тот, вкусив обильный завтрак, дремал в вольтеровском кресле, прикрывшись громоздким трактатом. Никита Дурандеев тотчас отдал распоряжение прекратить экзекуцию, но было поздно: спина Маланьи представляла собой сплошную кровоточащую рану, с которой свисали клочки кожи. Крепостная была в полузабытьи и смертельно бледна.
Несчастную перенесли в апартаменты Альбрехта и Валерии, а князь устроил небывалый разнос дворецкому, который тут же, в своей любимой манере, упал на колени и стал вымаливать прощение.
Альбрехт, осмотрев Маланью, которая к тому времени уже потеряла сознание, покачал головой:
– Ее состояние крайне тяжелое, дочь моя. Или она умрет еще до рассвета, или, если очень повезет, все же останется в живых. Я сделаю все, что смогу...
Всю ночь Альбрехт не отходил от Маланьи, подавая ей растворы собственного приготовления. Медик, присланный князем, толстый рябой обрусевший немец Карл Христофорыч, в течение нескольких секунд осмотрел Маланью, пощупал пульс, оттянул ей веки и изрек:
– Девка сия есть живой труп. Сдохнет.
– Коллега, вы ведете речь о человеке! – вспылил Альбрехт, на что Карл Христофорыч, пользовавший князя и окрестную знать, важно заявил:
– Какой же она человек? Крепостная девка! Таких у его сиятельства пруд пруди, одна помрет – дюжина новых народится. Всенепременно сдохнет.
Валерия сидела около Маланьи и меняла ей один компресс за другим. Девушка была уверена: Архип намеренно так жестоко избил крепостную, чтобы устранить опасную свидетельницу. Потому что он прислуживает вампирам!
Маланья вопреки прогнозам Карла Христофорыча не умерла. Тот, появившись на следующий день, был очень удивлен и, как показалось Валерии, даже раздосадован.
– Гм, медицинское чудо, такое бывает. Однако все равно сдохнет. Не сегодня, так грядущей ночью. И чего вы с ней возитесь?
Но Маланья не умерла и на следующую ночь. Она выжила благодаря тинктурам, приготовленным Альбрехтом по древним рецептам.
– Ее спас не я, а Парацельс, – говорил всем удивленным ван дер Квален. – Я всего лишь изготовил лекарственное снадобье в соответствии с его записями.
Князь Дурандеев был рад благополучному исходу дела.
– Архипа я наказал. Велел высечь его на конюшне. И на два месяца он лишен права прислуживать мне за столом, – сообщил он. – Магистр, вы настоящий кудесник! Отныне свою жизнь и здоровье я доверяю только вам, а не надутому вестфальскому болвану Карлу Христофорычу.
Маланья поправилась, а глубокие раны на спине быстро затянулись – подействовала резко пахнущая желто-серая мазь, которую изготовил Альбрехт и которую Валерия три раза в день втирала в ее кожу.
История об исцелении Маланьи, считавшейся уже не жилицей, немедленно распространилась по окрестностям. Альбрехт был этим крайне недоволен: чем больше людей знало о том, что он находится у князя, тем вероятнее становилось и то, что о нем прознают вампиры.
Однако Валерия видела, что отец был очень тронут, когда к нему заявилась делегация из крепостных – пав на колени, они бились головами о паркет, что-то бормотали, выражая таким образом свою благодарность и восхищение. Альбрехт, пользуясь помощью Валерии, успевшей к тому времени обучиться некоторым русским фразам, объяснил несчастным, что готов оказывать им медицинские услуги и лечить их. Когда один из крепостных пожаловался, что у них нет денег, дабы оплатить услуги врача, Альбрехт коротко обронил:
– Разумеется, бесплатно!
После этих слов крепостные стали пытаться поцеловать Альбрехту руку, а когда не удалось, начали тыкаться носами в его сапоги. Ван дер Квален велел дочери вывести крестьян и, когда те ушли восвояси, заметил:
– Князь вроде бы прогрессивный человек, к тому же член Ордена, однако ведет себя с этими несчастными, чья трагедия заключается исключительно в том, что они родились в крестьянской избе, а не во дворце аристократа, как подлинный восточный сатрап. В меру своих сил мы должны пытаться облегчить участь бедолаг. Ибо мы все одинаковы – мы все люди! И даже вампиры люди...
Такого Валерия от отца раньше не слышала. Вампиры были для него если не исчадиями ада (ибо в ад агностик и материалист Альбрехт не верил), так, во всяком случае, уродливым наростом на биологическом виде гомо сапиенс.
* * *
Альбрехт, чья лаборатория находилась в башне, проводил там за экспериментами большую часть суток. А в свободную минутку занимался вычислениями, читал старинные трактаты, работал над своим собственным трудом и исполнял обязанности медика. Причем предпочтение он отдавал не титулованным и богатым пациентам, а безымянным и несчастным крестьянам, которые вначале робко, а потом все смелее и смелее обращались к «мусье Дюзе», которого считали своим благодетелем и которого возвели в ранг местного святого.
