Виолетта заметила почту – видимо, ее разносили во второй половине дня. Она быстро просмотрела поступления на свое имя: несколько научных брошюр, сборник статей на психологические темы, автореферат чьей-то кандидатской диссертации, открытка…
Открытка? Доктор Лурье вытащила разноцветный прямоугольник из-под груды бумаг. Она не знала ни единого человека, который бы мог отправить ей открытку на адрес института.
На ней был изображен Санта-Клаус с мешком подарков и елкой на плече. Кто-то явно перепутал сезон: до Нового года и Рождества еще два месяца!
Санта-Клаус! Тревожное воспоминание вырвалось из лабиринта памяти. Доктор Лурье вздрогнула. О нет, это в далеком прошлом! Нет, нет, и отчего она вспомнила об этом?
Чудный Санта-Клаус? Посмотри, какой у него красный нос! И какой смешной колпак! А в мешке наверняка подарки для такой послушной девочки, как ты, Виолетта!
Никто не знает об этом! Никто – кроме нее самой! Никто и не должен знать! Эта открытка наверняка адресована не ей. Виолетта включила радио, ей было необходимо расслабиться.
– Значит, у вас имеется вопрос к Серафиме Ильиничне Гиппиус?
– Нет!
Нет? Виолетта почувствовала, как кожа на спине и руках собралась мурашками. Она сидела в кресле, не в состоянии сдвинуться ни на сантиметр. Боже, сделай так, чтобы все это оказалось дурным сном! Я готова еще тысячу раз войти в камеру к Андрию Ровно, но избавь меня от необходимости слышать этот голос!
Молодец, моя хорошая девочка! Папа тебя любит! Теперь это твой Санта-Клаус, возьми его! Ну-ка, иди к папе, он тебя поцелует! Если бы ты знала, Виолетта, как папа тебя любит!
– Ты хочешь знать мое имя? Ты уверена в этом? Меня зовут Вулк…
Вулк! Виолетте показалось, что она сходит с ума. Этого не может быть, билась у нее в висках мысль, этого не может быть! Неужели я давно сошла с ума и сижу в камере, обитой звуконепроницаемым материалом, в сумасшедшем доме? Как еще можно объяснить… этот голос?
– Очень приятно! Так вот, уважаемый Вулк, какой у вас вопрос и к кому…
– Меня зовут Вулк Сердцеед!
Виолетта, папа тебя любит! И ты его тоже любишь, ведь так? Поэтому выпей этот коктейль. Он очень полезный! Вот и стакан! Что, коктейль тебе не нравится? Ты же любишь папу, ты сама это сказала! Ну вот и молодец, дочка! Я налью тебе еще…
– Я – Вулк Сердцеед! Но я же и Вулк Климович! Их души живут во мне! Ты в это не веришь, и никто не верит, но я – Вулк! Я вернулся!
Каждое слово отдавалось в голове у Виолетты нестерпимой вспышкой боли. Ей так хотелось выключить радио, но доктор Лурье знала: она не сможет сделать это. Виолетта словно приросла к креслу. Она должна дослушать до конца! Этот голос… Голос Вулка… Он был ей знаком! И чего бы она только не отдала, чтобы… забыть этот голос!..
Дочка, обещай мне, что, если папе придется надолго уехать, ты будешь его ждать! Ты ведь любишь папу? И папа тебя тоже очень сильно любит! Больше всего на свете! И что бы ни случилось, папа вернется, запомни это, Виолетта! Папа обязательно вернется! А теперь выпей коктейль!
…Короткие гудки, свидетельствовавшие о том, что звонивший положил трубку, показались Виолетте пушечными выстрелами. Она уже не слушала, как Дана Драгомирович прощалась с радиослушателями.
Нет, это игра воображения! Этот голос… Она готова поклясться, что знает человека, которому он принадлежит. Но такое невозможно! Совершенно невозможно!
От глупых переживаний во рту пересохло, а спина, наоборот, взмокла. Доктор поднесла ко рту пластмассовый стаканчик с минералкой и бросила взгляд на текст открытки.
«Виолетта! Как и обещал, я вернулся! Ты была плохой девочкой и предала меня! За это я накажу тебя. Знаешь как? Я вырву твое сердце и съем его! Вулк».
Виолетта с силой выдохнула, разбрызгивая воду изо рта. Стаканчик упал на туфлю.
Пей, дочка, пей! Ты же доверяешь папе? Тогда не задавай вопросов и просто пей!
Она узнала корявый почерк на открытке. Она узнала его так же, как узнала голос по радио. И почерк, и голос принадлежали Вулку Климовичу, расстрелянному двадцать лет назад за убийство тридцати трех человек.
Вулку Климовичу – ее отцу.
* * *
Дул пронизывающий ветер. Лайма поежилась и с тоской посмотрела на кафешку, расположенную на противоположной стороне улицы. Как бы ей хотелось зайти туда, усесться за один из столиков, заказать жареную картошку с бифштексом и бутылку… нет, лучше пару бутылок старого доброго экарестского темного пива!
А вместо этого она торчит в темноте и на холоде, ожидая, пока заявится кто-нибудь из клиентов. Лайма поплотнее запахнула легкое манто – имитацию шкуры зебры, расстегнула крохотную сумочку, висевшую на плече, вытащила сигарету с ментолом и зажигалку. Если нет возможности нормально закусить и выпить, так хотя бы закурить! Отлучиться нельзя: Тихон, сутенер, изобьет!
Для Тихона виноватый всегда известен – «шлюхи»! Не поверит ведь, что клиент деньги отобрал, а если и поверит, заявит с наглой усмешкой: «Мне все равно, ты мне бабки должна, восемьдесят процентов с каждого мужика, так что давай, гони!»
Лайма щелкнула зажигалкой. Вот ведь жизнь! У нее двое малышей – Бориска во второй класс ходит, мамашку «пятерками» радует, а с Октавией, с той беда… Но ведь не бросишь такую, своя же кровиночка, хоть и даун! А сколько денег нужно, чтобы и Бориске учебники купить, и в поездку с классом на море его отправить, и на лекарства Октавии, на нянек, которые за ней ходят, пока мамашка Лайма трудится не покладая рук. Точнее, ног, хи-хи-хи…
Ее дети ни в чем нуждаться не будут! И им краснеть не придется за то, что маманя у них… на панели работает. Лучше на панели в день столько же зарабатывать, сколько на фабрике в месяц! Так она детишек кормить может, и никакой мужик-осел рядом не нужен. Сама их вырастит, сама внуков будет нянчить. Октавия даром что с синдромом Дауна, вон по телеку недавно показывали – один парень в Испании, тоже даун, в университете, как обычный студент, учится, хочет адвокатом стать, и свой рок-бэнд организовал, диск записал, концерты дает, денег много заработал. А чем ее Октавия хуже? Хотя то, конечно, Испания, а у нас – Герцословакия, мать ее…
Лайма, подпрыгивая на холодном осеннем ветру, размышляла. Хорошо еще, что дождь, как вчера, не хлещет. Тихону же все равно: пурга, тайфун, цунами – стой себе и торгуй телом, ляжки показывай, жопой крути, в общем, завлекай мужиков. Что еще делать, если клиентов, этих похотливых кобелей, нету? А если клиентов нет, то и денег нету! Вот тебе и хи-хи-хи!
Чертыхнувшись, Лайма в который раз попробовала зажечь сигарету. Безрезультатно. Она швырнула позолоченную безделушку на грязный асфальт. Зажигалка, подпрыгнув и сверкнув фальшивыми самоцветами в рассеянном свете фонаря, упала на решетку канализационного стока, секунду балансировала на перекладине, а затем полетела вниз. Раздался тихий всплеск.
