В дверях стоял Браня. Он сжимал пистолет. Не веря в то, что он спас меня от неминуемой гибели, я прошептала:
– Бранечка, он… он… он…
Генерал перешагнул через распластавшегося на полу кухни д’Орнэ и сказал:
– Он больше не причинит тебе вреда!
Пришлось вызвать полицию, Браня позвонил своему Огнедару. Первый заместитель директора КГБ не замедлил пожаловать, испугав своим появлением местного участкового. Никто не сомневался в правильности поступка генерала: д’Орнэ хотел убить меня, и его складной нож был лучшим тому доказательством.
Праздничный ужин пришлось перенести на самый вечер. Смерть д’Орнэ освободила меня от страха. Странные тени и зловещие скрипы больше не тревожили наш покой. И я не боялась, что Стефан д’Орнэ станет нашим фамильным привидением и будет бродить по Перелыгину, подвывая и пытаясь заткнуть дырявое горло полотенцами для ног.
Наконец около десяти мы накрыли стол, пришла Рая Блаватская и немедленно начала жаловаться на свою поджелудочную железу.
– Рая, я выхожу замуж, – кратко сказала я.
Блаватская спросила:
– Замуж? А за кого? А, ну поздравляю… Так вот, Фима, ты не представляешь себе, как я мучилась, поев этой треклятой жареной камбалы! Я сейчас тебе все подробно расскажу…
Мне пришлось выслушивать жалобы Раи, но и это доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие – ведь рядом со мной сидел Браня!
Появился и мой будущий пасынок Огнедар. Он преподнес мне букет желтых роз.
– Серафима Ильинична, примите мои самые искренние поздравления, – сказал он. – Я давно не видел отца таким счастливым. С благополучным спасением вас. Мой отец – герой!
– Ты зачем Фиме «жучки» ставил? – провозгласил Браня. Огнедар ответил с непроницаемой миной:
– Из соображений государственной безопасности, папа. Но не стоит беспокоиться, их уже удалили. Личное распоряжение Гремислава Гремиславовича…
Я порозовела. Бунич не забывает обо мне. Все же хорошо иметь в приятелях президента страны и его жену! Честное слово, если бы у меня не было Брани, я бы закрутила роман с президентом!
Мы славно отпраздновали помолвку. Даже Рая не раздражала меня больше трескотней о хворях и болезнях. Она жутко перепугалась, когда перевернула бутылку красного вина.
– Где у вас салфетки? – запричитала Рая и ринулась к серванту. Браня поморщился. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь ворошит его вещи.
– Позвольте, я сам, – сказал он решительно. Блаватская стонала:
– Какая я неловкая, боже мой, как мне стыдно!
Рая вытащила упаковку с салфетками.
– Какая чудесная скатерть, жаль, ее уже не отстираешь! Красное вино, оно такое! Где у вас соль и сода? Надо посыпать, а потом сверху полить уксусом!
Раиса унеслась на кухню, я остановила генерала:
– Рая добрая душа, позволь ей проявить инициативу, Браня!
Блаватская вернулась с небольшим ведерком, в котором стояли коробочки и бутылочки с химическими средствами.
– Это я у вас под мойкой нашла, – сказала она и вытащила одну из бутылочек. – Пятновыводитель, американский. Я заморским не доверяю, лучше народных средств все равно ничего нет…
Браня сказал:
– Прошу вас, не стоит так беспокоиться, это сущие пустяки!
Но он не знал Раю. Остановить ее было так же невозможно, как задержать при помощи мусорного совка мчащуюся на вас ракету-носитель с нейтронной боеголовкой.
Рая вытаскивала из ведерка одно средство за другим.
– Какой у вас порядок, не то что у меня… Сразу чувствуется – мужчина привык к дисциплине!
– Оставьте это! – крикнул Браня.
Я еще никогда не видела его столь разъяренным. Рая держала в руках нечто, завернутое в старое полотенце.
– Ой, а это что, щеточки? Или скребочки? Если ими сейчас втереть пятновыводитель…
Браня подскочил к поэтессе и буквально вырвал у нее из рук сверток.
– Куда вы лезете, глупая гусыня! – крикнул он. Рая замолчала, а я подумала, что он несправедлив к Блаватской. Она хочет помочь ему и не заслуживает такого обращения.
Старое полотенце развернулось, что-то с глухим звяканьем упало на ковер. Это были не щеточки. И даже не скребочки.
Из замусоленного грязного полотенца вывалились серебряные вилки.
– Идиотка, кто тебя просил лезть ко мне под раковину и тащить сюда это ведро?
Меня поразил тон Брани – казалось, что он готов растерзать Раю за ее настырность. Я и сама иногда желаю, чтобы Блаватская провалилась на некоторое время куда-нибудь поближе к центру Земли, но отчего Браня реагирует столь бурно?
Вилки! Я пискнула. Это были мои вилки! Серебряные, с рукоятками в виде рыбьих голов с разинутой пастью и глазами-жемчужинами. Те самые, что в комплекте с ножами… Ножами, которыми… Мне не хотелось об этом даже думать!
Генерал неловко опустился на колени и стал собирать вилки.
– Папа, ты же уверял меня, что избавился от них! – произнес глухо Огнедар. Я посмотрела на директора КГБ, затем на своего жениха.
– От ножей избавился, а вот от чертовых вилок нет. Ошибка резидента, – голос генерала был сипл и глух.
Раздался оглушительный стук в дверь. Кто-то страстно желал присоединиться к нашему обществу.
– Всем сидеть! – приказал Огнедар. Он вышел в прихожую и через несколько секунд вернулся в обществе Дусика. Бедный мальчик подпрыгивал, опираясь на костыль.
– Серафима Ильинична! – задыхаясь, произнес он. – Я не мог дозвониться, похоже, у вас поврежден кабель. Мне надо срочно поговорить с вами!
Он умолк. Огнедар сказал:
– И что же вы хотите донести до нашего сведения, молодой человек?
Я посмотрела на Браню. Его лицо стало пепельно-серым. Всего пять минут назад он походил на влюбленного юношу, а сейчас выглядел как столетний старец. Вся энергия, пыл и задор улетучились.
– Я пойду домой, – засобиралась Рая Блаватская. Она натянула розовую шаль и горделиво направилась к выходу.
– Назад!
Рая подпрыгнула.
Огнедар подошел к поэтессе и весьма бесцеремонно толкнул ее в кресло.
– Сожалею, но вы не можете покинуть это помещение.
– Браня, что здесь происходит? – спросила я, обращаясь к генералу. Тот, шаркая ногами, добрался до софы и уселся на нее. Он даже не посмотрел в мою сторону.
– Огнедар Браниполкович, вам не кажется, что ваше поведение… – начала я, но он оборвал меня:
– Серафима Ильинична, вам сейчас лучше помолчать.
– Огнедар, – произнес странным голосом Браня, – обещай мне, что с Фимой ничего не случится. Убери этих двух, но ее не трогай!
