Точно знаю: Подтягич действительно до сих пор не может простить мне того, что я стала столь знаменитой. А я усвоила: нечего слушать советы родных, друзей и особливо «знатоков» – твори и не обращай ни на кого внимания!
Но в ушах у меня все еще стоит его надменно-ласковый голос: «А о литературе забудь. Ну не твое это, Фима, не твое!»
Поэтому, буду откровенна, я испытываю затаенное наслаждение, наблюдая в последние пятнадцать лет крах такой изумительной карьеры Гамаюна Подтягича. Сначала он перестал быть первым секретарем правления Союза писателей Герцословакии, затем не стало самой коммунистической Герцословакии, потом канули в Лету уважение, признание, благополучие и миллионные тиражи.
Неповоротливых и самодовольных бронтозавров соцреализма сменили юркие, жизнеспособные и охочие до крови (и денег) млекопитающие эры дикого, полуразвитого и переразвитого капитализма. Раньше отрывки из романов Гамаюна были во всех учебниках литературы с пятого по десятый класс, теперь их можно найти только в районной библиотеке на запыленной полке – если, конечно, их еще не сдали в макулатуру в начале девяностых, получив в обмен нескольких «Анжелик» или Чейзов.
Жена Подтягича умерла, дети занялись столь ненавистным ему бизнесом, внуки учатся за границей. Гамаюн строчит злобные пасквили в коммунистические газеты, ходит на краснознаменные митинги и перечитывает самого себя, упиваясь своим виртуозным стилем и непревзойденной гениальностью.
Мне бывает жаль Подтягича, но, когда жалостливый голосок откуда-то чуть повыше моего желудка пищит: «Прости его и будь к старику снисходительна», я вспоминаю его ухмылку и смертный приговор себе: «Ну не твое это, Фима, не твое!»
Когда Гамаюн попытался заглянуть в мой кабинет, я ловко выпихнула старика в коридор и, вручив ему мясорубку, о которой он уже успел забыть, проигнорировала его вопрос о новых замках.
Вдруг мне подумалось – а что, если и сам Подтягич не из-за сенильного любопытства вынюхивает последние новости, а заявился, чтобы… Чтобы спланировать новый налет на мой дом! И пусть ему за восемьдесят, почти всю свою жизнь он существовал в достатке и довольстве, и смерть заграбастает старче лет эдак через двадцать.
Подтягич может иметь прямое отношение к трупу в колодце! Он живет в Перелыгине уже целую вечность, он здесь старожил. И вообще, я давно задавалась вопросом, как это Гамаюн выжил в те времена, когда жертвами «чисток» стала едва ли не половина членов Союза писателей. Думается мне, старичок «стучал» на своих же коллег и конкурентов, отправляя их на верную смерть в лагеря. Подтягич начинал секретарем у известного романиста-революционера Быль-Куринного: того расстреляли, а Гамаюн не только не пострадал, но и получил индульгенцию, а вместе с ней и дачу сгинувшего шефа. Наверняка это и было первое преступление «нашего комсорга». Первое, но далеко не последнее!
– Фима, говорят, что у тебя труп нашли в подвале, – не выдержал наконец Гамаюн. Он прижал к груди мою мясорубку (потом ведь будет божиться, что отдавал, а сам оставит ее себе!), и я заметила, что для своего возраста старичок вполне крепкий.
– Не держу в подвалах трупы, – ответила я. – Я же не доктор Криппен
[2]
.
Гамаюн явно не имел понятия, кто такой доктор Криппен, поэтому предпринял новую попытку:
– Не в подвале, я оговорился, а в чемодане на дне колодца…
– А откуда вы знаете, что в чемодане? – поинтересовалась я.
Гамаюн замешкался, явно выдумывая очередную ложь, а затем ответил:
– Так об этом все знают! Мне сказала наша почтальонша…
Ага, так я тебе и поверила! Почтальонша, конечно, особа болтливая, но она не могла знать, что труп был в чемодане. А вот милейшему классику соцреализма это известно. Откуда? Или он собственноручно укладывал в чемодан тело Татианы?
– А изнасиловали ее перед тем, как убить? – морщинистая физиономия Гамаюна выражала великий интерес.
Брезгливость охватила меня. Вот старый шакал, прости Иисусе!
– После, – лаконично ответила я, и Подтягич приоткрыл рот, в котором ворочался мокрый малиновый язык. Он еще слюни пустит мне на ковер! – Действовала банда некрофилов, возглавляемая бывшим следователем по особо важным делам при Генпрокуратуре Герцословакии по кличке Лимонадный Джо. Его дедушка, кстати, был тем самым Джеком Потрошителем, кромсавшим в лондонском Ист-Энде проституток.
– Да ты что? – изумленно пробормотал Гамаюн. – Ты только подумай…
– А что, почтальонша вам разве не доложила? – заметила я.
Гамаюн покачал головой. Он не понимал, что я над ним издеваюсь.
– Ах, вот что еще, Фимочка, – сказал на прощание писатель. – У меня в следующую среду юбилей… Так что жду тебя к двадцати нуль-нуль.
Я хотела отказаться от приглашения, но потом передумала. Когда Подтягич подшофе, то становится чрезвычайно болтливым. Из него можно будет вытянуть массу полезных сведений. А если он – убийца или мой ночной гость, то у меня есть возможность выяснить это.
– Восемьдесят пять мне исполняется, – с неискоренимым бабьим кокетством признался Гамаюн.
После визита любопытного Подтягича я засела за ноутбук и, к своей радости, написала две страницы. Обнаружение трупа в колодце принесло ощутимый результат – стройку временно приостановили, и гул бульдозеров и легкий матерок рабочих больше не сбивали меня с мыслей.
Но милые соседи не желали оставить меня в покое. После Подтягича мне нанес визит Браниполк Иннокентьевич Сувор. Заглянул, чтобы подарить чертову дюжину белых роз из собственного сада. Приятно, когда мужчины проявляют к тебе интерес!
Разговор шел все тот же и о том же – труп в колодце и так далее. В отличие от Гамаюна, дядя Браня, как я окрестила отца нынешнего директора КГБ, был крайне галантным пожилым военным. Он сообщил мне кое-какие интересные детали.
– Мне звонил Огнедар, – раскрыл тайну Сувор. Он имел в виду своего могущественного сына. – И знаете, Серафима Ильинична, сын сказал мне, что КГБ берет это дело под свой контроль. Более того, он лично будет курировать расследование.
– Почему? – поразилась я. – Понятное дело, не каждый день отыскиваются трупы двадцатипятилетней давности на дне пересохших колодцев, но ведь я не Джоан Роулинг, чтобы происшествие на моей даче занимало высшее руководство страны!
Сувор покачал головой с седым казацким чубом и медленно произнес:
– Дело не в вас, милая Серафима Ильинична, а в этом самом трупе. Огнедар сказал, что сегодня приедет ко мне и поговорит. Похоже, это становится делом государственной важности. Я ведь сам был заместителем председателя КГБ и прекрасно знаю, что из-за пустяков никто не будет волноваться и подключать к расследованию спецслужбы. Это личное распоряжение президента Бунича.
