– А Талейран в цикле изображал «добродетель» алчности, – Илюшина борода победоносно топорщилась, делая его похожим на плотно отобедавшего хоббита.
Я нервно потерла руки:
– Третьим был убит Леопольд Шарко, гастрономический бог, владелец ресторана «Луи Четырнадцатый». Король-солнце в течение семидесяти пяти лет своего правления только и делал, что устраивал пиршества, затмевающие по своей изысканности и великолепию обеды у Гелиоглабала и Лукулла. Когда король умер, дотошные врачи установили, что от постоянного обжорства его, пардон, кишечник был чуть ли не в два с половиной раза длиннее, чем у простого смертного!
– А твой Леопольд, опять же, копия легендарного французского монарха, только ростом ниже, – заявил Илья. – И обнаружили его тело перед портретом Луи…
– Так что же это получается? – пробормотала я. – Илюша, объясни мне, пожалуйста!
Илья почесал лысину и ответил:
– Могу только просветить тебя, сестренка, за что Стефана д’Орнэ заперли в парижский сумасшедший дом. Полиция подозревала его в причастности к нескольким чрезвычайно жестоким и кровавым убийствам девиц легкого поведения. Стефана обнаружили на месте одного из убийств – он рисовал мертвую девушку, которая лежала перед ним на полу. И знаешь, как он это делал? Он окунал в кровь кисточку и пытался изобразить на стене сцену убийства!
Я вздрогнула, но еще больший ужас охватил меня, когда Илюшечка добавил:
– Проституткам перерезали горло остро заточенным столовым ножом. Именно такой обнаружили около тела последней жертвы. Стефан не мог дать внятного объяснения тому, как он оказался в каморке убитой. Его бы так и признали убийцей, если бы не установили, что отпечатки пальцев д’Орнэ не совпадают с теми, что обнаружены на месте убийств. Так и осталось невыясненным, имел ли Стефан отношение к этим преступлениям или нет – убивал ли он, стал ли случайным свидетелем или был идейным вдохновителем. В газетах писали, что он нанял сумасшедшего бездомного, чтобы тот убивал девушек, а сам Стефан присутствовал при этом, наполняясь энергией…
– Вот это да! – выпалила я. – И теперь кто-то убивает людей, до крайности похожих на олицетворение грехов, используя, как и некий убийца в Париже, остро заточенные столовые ножи.
Ножи, добавила я про себя, которые похитили из моего дома в Перелыгине.
– Илюша, а кому принадлежат картины из этого самого цикла «Человеческие добродетели»? Сладострастие, алчность и чревоугодие уже не в счет, остались гнев, зависть и гордыня…
Братец присвистнул:
– Вот чего не знаю, того не знаю, Фима! Картины д’Орнэ, которые он раньше безуспешно пытался всучить зеленщику или булочнику в обмен на пучок редиски или пару багетов, стоят сейчас от ста тысяч долларов и выше. Их владельцы не всегда склонны афишировать приобретение этих полотен. А вот тот, кто приобрел «добродетель» гордыни, на которой изображен римский папа Александр Шестой из рода Борджиа, свое имя не скрывает – это Аристарх Аристархович Богданович.
– Угу, самый именитый из опальных олигархов, заклятый друг Гремислава Гремиславовича Бунича, – ввернула я. – Наш новый Герцен, который не справился с ролью Распутина.
Аристарх Аристархович, плотный, холеричный, неуемный миллиардер, уже несколько лет проживал в Лондоне, заявляя, что он – «жертва диктаторского режима» и «узник совести». Судя по тому, что в окрестностях английской столицы ему принадлежало громадное поместье со старинным замком, быть «жертвой диктаторского режима» и «узником совести» не так уж и обременительно.
– Кому принадлежат две другие, я не в курсе. Но я узнаю, можешь не сомневаться! Фима, ты точно не хочешь макарон по-флотски?
Отказавшись от «лакомства», я покинула квартиру Илюшеньки. Вернувшись к Веронике, я обнаружила на автоответчике несколько сообщений от дяди Брани. Он просил перезвонить, причем велел мне это делать из телефона-автомата и по секретному, как он выразился, номеру. Полная дурных предчувствий, я поступила так, как мне велел старый разведчик. Отыскать телефон вблизи элитного небоскреба, в котором обитала моя старшая сестренка-сексопатолог, было делом сложным. Наконец, около пивного ларька, я обнаружила будку с необорванной телефонной трубкой. Я набрала незнакомый мне номер и сразу же услышала бодрый голос Брани Сувора.
– Фима, тут такое творится! – сказал он. – Возвращаюсь обратно, а фургон стоит уже не около твоего, а около моего дома. Только не с электриками на этот раз, а людьми из телефонной службы – якобы нам скоро сменят номера. Один копался у меня в аппарате, а его напарник зыркал по сторонам глазами. Они, они это, молодые коршунята, мне ли не знать! Я вроде как в погреб спустился, а сам притаился за дверью – молодчики прицепили мне пару «жучков».
– Браня, тебе надо уезжать из Перелыгина! – сказала я безапелляционным тоном. – Прошу тебя! У Вероники квартира на двух уровнях, семь комнат, места всем хватит!
– Не дождутся! – сказал, как отрезал, Браниполк Иннокентьевич. – Еще чего, чтобы зеленые юнцы меня, генерала, заместителя самого Алдропа, на «подслушку» ставили и из собственного дома выживали! Я говорю из магазина, мои с тобой разговоры для чужих ушей не предназначены. Уехать из Перелыгина – это признать свое поражение. А Сувор не сдается!
– Может, поговоришь со своим Огнедариком, – рискнула предложить я. – Он не может быть не в курсе, что тебя, его родного отца…
– Отставить! – скомандовал дядя Браня. – С Огнедаром я потом разберусь. Вот что, Фима, я навещу тебя завтра…
И в его голосе послышалась небывалая нежность. У меня и у самой участилось дыхание, когда я подумала о том, что скоро увижу Браню.
– Мне удалось многое узнать, – шепнула я.
– Вот все и расскажешь, – отозвался «мон женераль». – Фимушка, спи спокойно!
Заглянув в ближайший супермаркет, я закупила продукты для завтрашнего праздничного обеда. Кулинария никогда не доставляла мне удовольствия, варить борщ я так и не научилась, жарить котлеты тоже. Мамочка, побочная дочь грузинского князя, ругалась, заявляя, что я позорю их фамилию.
Нагруженная пакетами, я миновала шлагбаум, пост охраны и оказалась в беломраморном холле. Лифт доставил меня на предпоследний этаж. Я долго стояла у дверей, перерывая карманы в поисках ключей. Я кляла себя за рассеянность, а потом с ужасом подумала, что могла выйти из квартиры, оставив ключи на столике в прихожей. Вероника нежится под сентябрьским солнышком у Средиземного моря, в Экаресте появится только через месячишко. Бронированную двойную дверь и автогеном не вскроешь, так как же я попаду в квартиру?
И там, взаперти, остался несчастный Василиск! Один, холодный и голодный… Хлюпая носом, я высыпала на пол содержимое всех пакетов, не веря в то, что ключи где-то там. Что-то металлическое звякнуло по мраморному полу – ура, вот она, связка, затерялась между жестянками с консервированным лососем и баночками с испанскими оливками.
Радости моей не было предела. В этот момент мне почудилось, что сверху прозвучало что-то, очень похожее на выстрел. Последний этаж представлял собой шикарный пентхауз с бассейном и сногсшибательной панорамой на Экарест-реку. Или мне показалось?
