Гремислав не сопровождал нас, это и понятно: он работал. Его соседями в Астафьевском являлись известные герцословацкие политики, и мне было любопытно взглянуть на них в жизни. Обычно я видела их на экране телевизора, где они, облаченные в дорогие темные костюмы, вещали об экономике или социальных преобразованиях.
Теперь же они предстали в совершенно ином свете. Гремислав был чрезвычайно коммуникабельным, он знал всех или почти всех, поддерживая с каждым ровные, дружеские отношения. В то же время было ясно, что на самом деле Бунич – интроверт и напускная любезность и сердечность являются вежливой маской.
Дача Буничей всегда была полна гостей, Гремислав представил меня всем своим соседям. Мне было жаль Надю – Гремислав мог пригласить к себе дюжину коллег, они приезжали поздно вечером или ночью, и ее обязанности заключались в том, чтобы накрыть на стол, накормить и напоить всех и следить за тем, чтобы гости были довольны.
Гремислав старался рационально задействовать каждую секунду, мне казалось, что темп его жизни постоянно нарастает и он движется вперед, оставляя других далеко позади. Эта стремительность была характерна и для его мыслей, и для его действий: иногда создавалось впечатление, что Гремислав колеблется, страшась или не рискуя принять решение, но это было не так. Бунич принимал решение мгновенно, но позволял другим внести свои предложения и высказать собственное мнение. В итоге последнее слово оставалось всегда за ним, и в жизнь воплощалось именно его предложение.
…Он уделял внимание своему здоровью, регулярно посещая спортивный центр Газпрома, расположенный на территории Астафьевского. Надя гордилась тем, что ее супруг выглядит много моложе своих лет, не обрюзг и не заплыл жиром.
– Однажды Гремислав поправился на пятнадцать килограммов, это было в период нашей жизни в Дрездене, он тогда увлекся пивом и мог за вечер выпить четыре-пять литров. Я сказала ему, что разведусь, если он не забудет об этой ужасной привычке и не избавится от живота, – поведала мне Надя.
Несмотря на то что мы видели Гремислава в основном по вечерам, он постоянно и незримо опекал нас. Он живо и неподдельно интересовался нашими впечатлениями от герцословацкой столицы, всегда терпеливо выслушивал и давал советы.
Несколько раз получилось так, что Надя не нашла для нас с Петером времени – помимо заботы о своих немецких гостях, ей требовалось вести домашнее хозяйство и контролировать детей. Узнав, что Надя отпустила нас одних в город, Гремислав чуть заметно нахмурился, наморщил лоб, но ничего не сказал. Однако Надя заметила его недовольство и с тех пор не оставляла нас в одиночестве.
...Сергий и Ольга учились в школе при немецком посольстве и говорили по-немецки практически без акцента, гораздо лучше, чем их родители. Меня смущало то, что подростки включают магнитофон на всю мощность и дача ходуном ходит от ритмов западной поп-музыки или последних герцословацких хитов. Надя безуспешно пыталась с этим бороться, но лишь вмешательство Гремислава на некоторое время позволяло нам насладиться тишиной.
– Дети слушаются только его, – как-то пожаловалась мне Надя. – А прислуга Гремислава боготворит! Не удивлюсь, если горничные тайно в него влюблены, – с горечью добавила она.
Я попыталась утешить подругу, с моей точки зрения, она была несправедлива к мужу. Надя давала понять людям – их мнение ей безразлично. Я заметила, что иногда она вела себя высокомерно и по-барски. Детям и прислуге это, конечно же, не нравилось, и они по-своему мстили ей, вежливо бойкотируя Надю. Гремислав же, наоборот, был всегда приветлив, внимательно выслушивал всех и сочувствовал. Я посоветовала Наде изменить линию поведения, и она даже обиделась на меня:
– Ты считаешь, что я неправильно себя веду? Ты прямо повторяешь слова Гремислава!
…Прежнее увлечение Надежды – походы по дорогим магазинам – переросло в манию. Она таскала меня по экарестским бутикам и заставляла высказывать мнение по поводу того, идет ли ей эта блузка или перчатки. И, несмотря на мой вердикт, по большей части негативный, Надя скупала все, что попадалось под руку. Гремислав был недоволен постоянными тратами жены, но поделать ничего не мог.
…Как-то Надя сказала:
– Завтра мы поедем в монастырь Святого Духа!
Я попыталась возразить, сославшись на то, что и Петер, и я были в этом монастыре уже несколько раз. Но Надя была неумолима. Она даже чуть не расплакалась, заявив:
– Марилена, почему ты такая упрямая! Прошу тебя, поедем! Для меня это очень важно!
Не желая доводить подругу до слез (хотя я не была согласна с обвинением в упрямстве), я согласилась на поездку. Надя обняла меня и произнесла:
– Завтра исполнится пятнадцать лет с того дня, как исчезла Татиана…
…Мне стало понятно стремление Надежды посетить святое для герцословаков место. При этом я не могла понять, как увлечение астрологией, хиромантией и гаданием на картах может соседствовать с догмами православной церкви. Это в который раз свидетельствовало, что герцословацкая душа для иностранца непостижима и таит в себе множество загадок и еще больше противоречий.
Надя читала гороскопы во всех глянцевых журналах, тщательно их сравнивала и наряду с этим ходила в церковь, истово веря в то, что написано в Библии. Эта вспышка религиозности больше походила на экзальтацию, и мне в голову закрадывалась мысль о том, что Надя увлечена именно мишурными и по-византийски пышными обрядами, которые затмевают для нее простые и непреложные истины христианства.
…По дороге в монастырь мы заехали в шикарный офис, в котором располагалась резиденция самого известного тогда астролога. Меня смутило, что перед посещением монастыря мы оказались на приеме у шарлатана, который запудривал мозги богатым и влиятельным клиентам, беря за свои услуги колоссальный гонорар.
Надя настояла на том, чтобы я сопровождала ее. Мы попали в обставленный с новогерцословацким вкусом офис астролога, Наде не пришлось дожидаться очереди, господин астролог без промедления принял ее.
Я увидела высокого и худого мужчину, по безволосому, бледному и костлявому лицу которого было трудно определить, сколько ему лет – то ли тридцать, то ли пятьдесят. Его кабинет был увешан старинными пергаментами, магическими символами, а потолок представлял собой стилизованное изображение древней астрономической карты и двенадцати созвездий.
Астролог был облачен в некое подобие римской тоги из шелка нежно-голубого цвета, на шее у него болтался сверкающий камень, очень похожий на желтый бриллиант, но если это было так, то он обошелся астрологу в целое состояние. Меня уже не смущали роскошь и богатство герцословацкой столицы, которые без стеснения соседствовали с нищетой и человеческим отчаянием.
Астролог молитвенно сложил ладони, поблескивающие драгоценными перстнями, и пронзил меня острым взглядом. Затем он что-то сказал, но из-за слишком быстрого темпа речи я не поняла, что именно. Подобные личности, делавшие свой бизнес в первую очередь на человеческих слабостях и глупостях, были знакомы мне по Гамбургу.
