Меня поразило это словосочетание – кто в наше время в состоянии «дать бал»? Разве что английская королева или Великий князь Бертранский! От всего этого повеяло средневековой пышностью и аристократическим снобизмом.
– День рождения его очередной жены, – с сарказмом заметила Надя. – Она – Лев, поэтому такая тяга ко всему помпезному и сверкающему. Мы просто не можем проигнорировать сие событие! Оно гораздо выше по статусу, чем новогодний прием у президента!
Именно это и злило Надю – ей не хотелось оказаться в числе гостей Аристарха Богдановича, но другого выхода у нее и Гремислава не было.
– И как только его терпят! – в сердцах выпалила Надежда. – Таня же разумный и трезвомыслящий человек, к тому же – Козерог!
Я сначала не поняла, кого Надежда имеет в виду. Потом меня осенило – она вела речь о дочери президента Благояра Никлотовича. Утверждалось, что именно она убедила своего могущественного отца наделить Аристарха Богдановича властью и назначить его на пост заместителя главы Совета безопасности Герцословакии. Не знаю, сколько в этих досужих домыслах правды, но меня поражало то, что в герцословацкой политике наиболее важным фактором являлся вовсе не талант, компетентность или опыт, а связи, близость к влиятельным временщикам наподобие Богдановича и безусловная лояльность к президенту.
– А ты ее знаешь? – осторожно поинтересовалась я.
Надя внимательно посмотрела на меня, колеблясь с ответом. Она так и не ответила на мой вопрос, но я поняла – судя по тону, с которым Бунич говорила о дочери президента и о нем самом, Надежда хорошо знала это семейство. Мы больше никогда не возвращались к этой теме, я уверилась, что Надя многого недоговаривает.
Аристарх Богданович «давал бал», появиться на котором было делом чести каждого из экарестских чиновников. Приглашенные были обязаны прийти в нарядах двадцатых или тридцатых годов. Надя внезапно сказала:
– Ты поедешь со мной! Гремислав, слава богу, уезжает с командировкой на Дальний Восток, он очень рад тому, что у него нашелся предлог, дабы избежать приема у Богдановича!
Надя нещадно критиковала олигарха, припоминая ему все – влияние на президента и его дочь, колоссальное богатство и даже еврейское происхождение. И тем не менее она рьяно принялась за поиски подходящего одеяния для бала.
– Но если тебе настолько претит этот бал, почему ты просто не откажешься идти на него? – спросила я. Мой вопрос был слишком наивным, он смутил Надю. Она долго думала, а затем выпалила:
– Потому что так надо! Ты этого не поймешь, Марилена, но по-другому нельзя!
Я в самом деле не понимала и хотела отказаться от сомнительной чести участвовать в костюмированном шоу у герцословацкого олигарха, но Надя так меня упрашивала, что пришлось согласиться. Мы отправились в утомительный поход по бутикам, чтобы обзавестись нарядами.
…Никогда не забуду этого необычайного бала! Особняк Богдановича походил на версальский дворец. Подобное великолепие я видела только однажды, когда вместе с Петером оказалась во дворце одного из саудовских шейхов. Загородная резиденция Богдановича блистала мрамором и позолотой, а в саду бил каскад фонтанов, не уступающих по своему великолепию петергофским.
Многие из гостей прибыли на ретро-автомобилях, дамы были в вечерних туалетах давно минувшей эпохи, мужчины облачились в смокинги и фраки.
Гигантский зал для приемов был полон гостей, представлявших самый цвет герцословацкой политики и культуры. Хозяева приема – невысокий, полноватый, холеричный субъект Аристарх Богданович и его молодая супруга, привлекавшая внимание раритетными жемчугами вокруг тонкой алебастровой шейки, – фланировали по залу, принимая бесконечные комплименты.
Надя чрезвычайно тепло поздравила именинницу, причем никто бы не мог догадаться, что еще десять минут назад, в лимузине, она жаловалась на судьбу и уверяла меня, что ей не хочется присутствовать на приеме.
Это и в самом деле был бал: я стала свидетельницей уникального явления. Мы провели в особняке олигарха около часа, потом нам удалось незаметно ускользнуть. Надя, к моему удивлению, была довольна тем, что все прошло без проблем.
– Одного его слова достаточно, чтобы разрушить карьеру Гремислава, – призналась она.
…Наступали последние дни нашего пребывания в Экаресте. Семейство Бунич устроило выезд на природу – Гремислав, к сожалению, не мог присоединиться к нам. Последний раз я видела его в необычной обстановке. За день до отлета мы с Петером получили от него приглашение в ресторан.
Ресторан назывался «Луи Четырнадцатый», и его интерьер поражал роскошью и богатством. Облаченный в сверкающую ливрею метрдотель провел нас по залу, уставленному мебелью из черного дерева. С потолка свисали хрустальные люстры, стены были обиты пурпурным бархатом.
Гремислав ждал нас за столом. Он просматривал иностранный журнал. Все это походило на часть невероятного спектакля – Бунич, облаченный в безукоризненный английский деловой костюм, сидел в кресле, более похожем на королевский трон. Гремислав поспешно отложил журнал и, привстав, приветствовал Петера и меня.
На мгновение мне показалось, что Гремислав чувствует себя очень уютно в роскошной и опереточной обстановке элитного французского ресторана. И в то же время он, одетый в серо-жемчужный костюм, белую рубашку с неброским темно-синим галстуком, совершенно не вписывался в шикарный антураж «Луи Четырнадцатого».
Мне моментально пришли на ум его слова о герцословацком короле. Я подумала, что из Гремислава получился бы завидный монарх – современно мыслящий, просвещенный, умный и тем не менее прекрасно соответствующий незыблемым традициям тысячелетнего герцословацкого абсолютизма.
В распоряжении Гремислава было не много времени, он поблагодарил нас за то, что мы приняли приглашение его жены и приехали в Герцословакию.
– Уверен, что ваш следующий визит не за горами, – с легкой улыбкой сказал он и пообещал свозить нас в родной ему Иоаннград.
…Надя устроила прощальный ужин и на следующий день проводила нас в Шендраметьево.
– Гремислав был очень вам рад, – обнимая и целуя меня, сказала она. – И я тоже. В ноябре я хочу с детьми прилететь в Гамбург.
Мы с мужем заверили Надежду, что будем рады увидеть ее через три с небольшим месяца. С легким сердцем мы уселись в самолет. Никто и не подозревал: больше я Надю не увижу…»
Серафима Ильинична Гиппиус
15 – 18 сентября
– Браня! – Мне показалось, что время застыло. Я подняла голову и посмотрела на равнодушные звезды, которые сияли с темного сентябрьского неба. Боже, сделай так, чтобы это было дурным сном! Он не может умереть! Я готова заплатить любую цену, но только оставь его в живых!
Я бросилась на грудь старому генералу и заплакала.
– Браня, я люблю тебя! – меня душили рыдания. Машина, которая сбила Сувора, давно скрылась. Я была одна, совершенно одна. – Ты слышишь, Браня?
