– Жемчужины из ожерелья рассыпаны по траве, господа, но я никак не могу найти «Утреннюю зарю», бриллиант, который является центральным в ожерелье. Он исчез.
Его заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Полицейские зашевелились, городничий с почтением спросил:
– Адриан Николаевич, вы уверены, что бриллиант исчез?
– Да, – ответил Ирупов и ударил рукой об руку. – Только не говорите мне, что Евгения стала жертвой этого дьявольского камня! Неужели мою девочку убили только ради… Ради этой стекляшки!
– Ничего себе, стекляшка стоимостью в миллион, – прошептал стоявший рядом со мной городничий. – Итак, господин доктор, что-нибудь еще?
– Пожалуй, я пока что не могу сказать ничего определенного, – ответил врач и развел руками. Потом он произнес: – А это что такое?
Он поднял с травы цветок – белую лилию. Ирупов сдавленным голосом ответил:
– Этот цветок лежал… Лежал на груди Евгении, когда я пришел сюда. Евгению обнаружил один из слуг.
– Цветок на груди, – произнес городничий. – Мы желаем побеседовать с тем, кто нашел тело вашей дочери, господин Ирупов. И немедленно!
Я вновь вернулась в залу, где лежала на кушетке мадам Ирупова. Она уже очнулась, кто-то приложил к ее голове холодный компресс. Она глядела в изукрашенный изящной лепниной потолок и причитала:
– Боже мой, боже мой, мы столько истратили на этот праздник, двести тысяч, а все закончилось так ужасно. Боже мой!
– Замолчите! – воскликнула я, потрясенная словами Ируповой. Как она может вести речь о деньгах, когда ее дочь лежит мертвая в саду.
– Да, праздник явно не удался, – сказал, кашляя, старый князь Святогорский. – И что это значит, полиция будет топтаться по моему парку? Феликс, увези меня в мою спальню, мне все это надоело!
Бездушный человек, подумала я. День подходил к завершению. Мне казалось, что события развиваются нереально, фантасмагорично… Это – роман какого-нибудь безумного бульварного автора, произошедшее не может быть правдой!
– Леночка, – услышала я чей-то слабый голос. Я обернулась и увидела Федора Шаховского, сидевшего в кресле. – Леночка, не бросай меня!
Я села рядом с ним. В глазах у Федора, о котором решительно все забыли, стояли слезы. Я ужаснулась – он только что потерял жену. Любил ли он Евгению Ирупову или согласился на брак исключительно по расчету? Впрочем, это не имело никакого значения.
Не обращая ни на кого внимания, я прижала к себе плачущего Федора, который искал у меня утешения в своем безмерном отчаянии.
Следующие дни пролетели в дикой, незабываемой суматохе. Газеты только и писали о таинственном преступлении, произошедшем в парке дворца князей Святогорских. Евгения Ирупова была задушена черным шарфом с изображением лилии, такой же цветок был обнаружен и рядом с ее телом. По заявлению свидетелей, до того, как Адриан Николаевич попытался прижать к себе дочь, чтобы скрыть ее от посторонних глаз, цветок покоился на ее груди. Но что это могло значить?
Я старалась не думать об анонимном письме, которое получил Ирупов за день до венчания. Ведь кто-то сообщал Евгении – «Завтра ты умрешь». И то, что и ее отцом, и мной было воспринято как дурная, лишенная всяческого вкуса и разумного объяснения шутка, сбылось на самом деле. Не прошло и суток, как Евгения была мертва.
В наш крошечный городок понаехали толпы журналистов, которые старались уцепиться за сенсацию. Никто не хотел писать о военных действиях или кознях могущественного Распутина, все жаждали чего-то нового.
Суматоха улеглась неделю спустя. Ирупов приложил колоссальные усилия, смог замять скандал. С момента злосчастной свадьбы я его не видела. Общественности не донесли о письме и цветке, все обставили как ограбление. Но ведь это и могло быть ограблением – овальный бриллиант «Утренняя заря», названный так потому, что внутри камня заметен нежный розовый оттенок, похожий на первые лучи зари, бесследно исчез. Вероятно, тот, кто затянул шарф на тонкой шее Евгении, порвал ожерелье, а потом…
Что было потом, никто точно не знал. Были допрошены все слуги и гости, но никто не мог дать полезной для расследования информации. Последний раз Евгению, вполне счастливую и смеющуюся, видели с собственным супругом. Затем, сказав, что она сейчас вернется, Ирупова исчезла. А потом слуга обнаружил ее тело около оранжереи, куда доступ гостям был закрыт.
Слугу тщательным образом допросили, однако его непричастность к убийству и исчезновению бриллианта была очевидна. Затем в прицел следствия попал молодой человек по фамилии Аркадьев, который, как я потом узнала, был тем самым странным типом, сравнившим торжество по случаю бракосочетания Евгении и Федора с пиром во время чумы. Он, сын одного из приглашенных гостей, важного редактора петроградской газеты, симпатизировал социалистическим идеям и откровенно конфликтовал со своим отцом.
Аркадьева даже арестовали, и некоторые из газет, составлявших конкуренцию листку, издаваемому его отцом, подали это как разоблачение – жутким монстром, убившим молодую княгиню всего через несколько часов после заключения церковного брака, был социалист и нигилист Аркадьев.
Однако, оказавшись вдали от богатого папы, привычного комфорта и внимательно слушающей сочувствующей публики, юноша сломался. Он превратился в плачущего мальчишку, каким и был на самом деле. Когда он понял, что его – ни много ни мало – хотят обвинить в убийстве Евгении Ируповой, он впал в истерику. Он отрицал свою причастность к убийству и краже бриллианта.
Властям, что вполне понятно, было бы только на руку, если бы жутким и бесчеловечным убийцей оказался именно юный Аркадьев, это позволило бы начать кампанию против социалистов и их приверженцев, однако и этот след оказался неверным. Единственное, в чем могли обвинить молодого человека, так это в отсутствии должного воспитания, но это упрек, обращенный больше к его могущественному петроградскому папе, чем к нему самому.
Затем жертвой слухов стал Федор Шаховской. Князя обвиняли в том, что он согласился на мезальянс, каким был брак с Евгенией Ируповой, для собственной выгоды. Еще бы, он получил от Ирупова огромное приданое, а его молодая жена – не прошло и дня после заключения брака – была убита. Я сочувствовала Федору и старалась поддерживать его, как только могла. Я навестила его в небольшом особняке, где он проживал с матерью и сестрами. Княгиня Шаховская, его матушка, встретила меня радушно и сразу же принялась жаловаться:
– Елена Карловна, дорогая моя, я же знала, что этот брак не доведет моего сына до добра! Я всегда, слышите меня, всегда была против этого мезальянса! И вот, вы убедились, что я права!
Я не могла возразить, хотя прекрасно знала, что старая княгиня изо всех сил старалась приблизить час венчания, дабы ее сын, бедный и с кучей картежных долгов, мог бы стать мужем ужасно богатой Ируповой.
– А как вы думаете, может ли теперь Федор претендовать на часть наследства своей покойной жены? – задалась вопросом старая княгиня.
