Я осталась.
И через пятнадцать минут уже восседала в гостиной,
прислушиваясь к разговору на кухне, за стеной. Разговор шел на повышенных
тонах.
— Как домработница вы бесперспективны. Искра, —
вещала Аглая. — И никакой рекомендации я вам не дам, так что положите
метлу и не имитируйте бурную хозяйственную деятельность!.. Или вы собрались
лететь на ней… Не задерживаю!.. При чем здесь слезы?.. Меня не было неделю, и
посмотрите, во что вы превратили кухню!.. Это что такое?! А это? А где
кофейник?.. Ах, вы разбили его? Случайно?! Да у вас, как я посмотрю, руки под
член заточены!..
Ответа несчастной Искры я не расслышала, но после него
судьба домработницы была решена окончательно.
— Испытательного срока вы не выдержали. Вон отсюда!
Во-он!
Так, с оставшейся за кадром безобразной сцены, началась моя
служба у суперзвезды нового российского детектива Аглаи Канунниковой.
Очень скоро я поняла, что, нанимая меня на работу, Аглая
слукавила.
Во-первых, найти квартиру в престижном районе (к коему,
несомненно, принадлежал пятачок у метро “Аэропорт”) за сто пятьдесят баксов
было просто нереально. А каждый день ездить в центр из какого-нибудь богом
забытого Перова или Алтуфьева, а тем более из подмосковного Зеленограда, мне
вовсе не улыбалось. Пришлось пожертвовать частью причитающихся мне денег и
снять однокомнатную халупу в Авиационном переулке, в десяти минутах ходьбы от
Аглаиного дома.
Во-вторых, функции личного секретаря оказались довольно
размытыми. Я и понятия не имела, что в них могут входить мытье посуды,
ежедневная влажная уборка квартиры и прогулки с ненавистной мне Ксоло, лопаткой
и пакетиком для собачьего дерьма (Аглая, видите ли, была страстной поборницей
чистоты улиц. И даже приняла участие в образцово-показательном социальном
ролике “Звезды против грязи”).
Третьим пунктом была работа с письмами. Я получила ключ от
абонентского ящика на почте и дважды в неделю выгребала оттуда горы посланий.
Они были самыми разными, эти послания: от здравиц и восторгов по поводу
Аглаиного творчества до смиренных просьб помочь деньгами и продуктами.
Попадались и рукописи. Романы, рассказы, заметки из жизни правоохранительных
органов и преступных сообществ.
На каждое из этих писем я должна была давать ответ:
Аглая очень заботилась о своей репутации. Два моих первых
(пробных) опыта эпистолярного общения с поклонниками были одобрены.
— Отлично, девочка, отлично, — сказала Аглая,
пробежав их глазами. — Я в вас не ошиблась. Я и сама написала бы так же.
Если бы у меня было время отвечать на всякий вздор. И если бы я была такой же
простушкой, как и вы.
Я фыркнула носом, всем своим видом выражая негодование.
— Ну, не дуйтесь. Людям нравится, когда с ними
разговаривают вот так, запросто. Это их успокаивает.
Интересно, кем она себя мнит? Уж не Богородицей ли на
сносях?
— И вот еще что, — не унималась Аглая. —
Поблагодарите за рецепт слоеного пирога. Кажется, он был в письме. Напишите,
что непременно им воспользуетесь.
— Вы?
— Я конечно. Вы же пишете от моего имени.
Сдобу и сладости Канунникова презирала. А в домашних
условиях питалась исключительно кофе, базарным творогом и сырым, мелко
наструганным и посоленным, мясом. Все это закусывалось витаминами (американский
сбалансированный комплекс на каждый день — в пластмассовых коробочках). Творог,
мясо и покупка витаминов тоже были на мне, как и проклятая Ксоло, исподтишка
хватавшая меня за икры.
За неделю до окончания испытательного срока я взбунтовалась.
Время для бунта было выбрано самое неподходящее: Аглая только что вернулась с
записи программы “Формула успеха” и пребывала в самом мрачном расположении
духа. Она ненавидела публичные выступления, ее равно раздражали и
недоброжелатели (за то, что они не желают ей добра и готовы утопить ее в чайной
ложке), и оголтелые фанаты (за то, что они любят ее слишком сильно).
Иногда мне казалось, что весь мир находится у Аглаи
Канунниковой на пресловутом испытательном сроке. И что если бы она могла, то
уволила бы этот мир без выходного пособия да еще запустила бы ему вслед
комнатным тапком.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказала я,
посыпав зеленью ломтики сырой телятины и ставя тарелку перед Аглаей.
— Говорите, — милостиво разрешила она и принялась
за мясо. — Но сначала, если вас не затруднит, налейте мне водки.
Телевидение так утомляет… Никогда не становитесь знаменитой, девочка, это
вылезет вам боком.
Как будто у меня есть выбор!.. Я — совсем непочтительно —
плеснула водки в стакан (эксцентричная Аглая пила водку из граненых, еще
доперестроечных общепитовских стаканов) и произнесла:
— Меня не устраивает мое нынешнее положение. Я разбираю
вашу почту, я трачу свою жизнь на бессмысленные, никому не нужные ответы
какой-то тете Мане из Уссурийска и дяде Феде из Гусь-Хрустального… Я сижу на
телефоне, я договариваюсь о встречах, я отбираю вопросы для интервью… Я отбираю
материалы для сайта… Я даже готова терпеть ваше хамство, вы имеете на него
право. Но ходить на рынок, стирать белье, выгуливать вашу собаку… Я же не
домработница, в конце концов!
— Вы не домработница, — успокоила меня
Аглая. — Домработницы не задерживаются у меня больше недели. Вам удалось
продержаться три, вы корректны, исполнительны, не суете нос в мой рабочий
кабинет. Вы меня устраиваете.
— А вы меня — нет. Аглая расхохоталась.
— Тогда почему вы все еще здесь?
Действительно, почему я все еще здесь?
Этот вопрос я и сама задавала себе каждое утро, вылезая из
кровати и влезая в джинсы. Этот вопрос я задавала себе, когда чистила зубы и
вытаскивала из абонентского ящика кипу писем, адресованных Аглае Канунниковой.
В жизни своей я не видела такой высокомерной стервы. Такой
расчетливой стервы. Такой циничной стервы. Стервы, полной намеков. Стервы,
полной тайн. Конечно, я подозревала, что все эти тайны и выеденного яйца не
стоят. И связаны разве что с оригинальным способом заточки карандашей или
настаиванием спирта на укропе с чесноком.
Но как они подавались!..
Одна из комнат в квартире Аглаи была отведена под кабинет.
За те три недели, в течение которых я исполняла свои псевдосекретарские
функции, мне ни разу не удалось переступить его порог. О том, что в доме
существует запретная зона, Аглая предупредила сразу же.
— И прошу вас, девочка, никогда не заглядывать ко мне.
Есть ли я дома, нет меня — неважно. Это требование не кажется вам таким уж
невыполнимым? — Она поднесла руку к подбородку — очевидно, для того, чтобы
потеребить воображаемую синюю бороду.
— Не кажется, — соврала я. — Я нелюбопытна.
— Нелюбопытных людей не существует в принципе. Это —
генетическая аномалия. А вся проблема заключается в том, чтобы хорошенько взнуздать
свое любопытство. А затем вовремя дать ему по рукам. Вы меня поняли?
