А самым удивительным было то, что к воспоминаниям об этой
ночи мы больше никогда не возвращались. Аглая сделала вид, что ничего не
произошло, я подыграла ей, и тема закрылась сама собой. И еще Ксоло! Чтобы хоть
как-то ладить с лысой тварью, я прочла кое-какие статьи о ксолоитцкуинтли.
Собаки этой породы так и норовят провести ночь в постели хозяев. Аглая поощряла
дурные наклонности Ксоло, она сама говорила мне об этом. А ту — единственную —
ночь Ксоло провела со мной. Аглая вернулась в кабинет, а Ксоло осталась.
Это было нарушением правил. Она никогда не нарушила бы
правил, если бы не была так взволнована.
Было и еще одно нарушение: она оставила меня. Хотя
предыдущая соискательница места вылетела только за то, что один-единственный
раз оказалась подозрительно близко от дверей кабинета. А мне все сошло с рук.
Интересно, почему?.. Может быть, она решила, что я услышала гораздо больше, чем
я услышала на самом деле? И на всякий случай решила придержать меня?..
— Простите! — напомнил о себе
Райнер-Вернер. — Я бы хотел, чтобы вы показали мне вот это… Если, конечно,
у вас будет время…
Он расстегнул рюкзак, деловито покопался в его внутренностях
и протянул листок из блокнота. На листке четким готическим почерком были
выведены несколько адресов с довольно экзотическими комментариями.
1. Малый Татарский переулок, 4/1, флигель во дворе —
пироманьяк (7 пожаров в административных зданиях, 35 погибших);
2. Ул. Василисы Кожиной, 2, центр “Ваш досуг” — детское
порно (подпольная студия, продажа кассет в страны Западной Европы);
3. 2-я ул. Усиевича, 13, подвал — сатанисты (осквернение
могил, ритуальные убийства подростков не старше 15 лет);
4. Бульвар Матроса Железняка, центр госпитализации и
перевозки рожениц, — врачи-убийцы (использование абортивного материала для
медицинских опытов, похищение младенцев)…
Далее следовало еще девять пунктов, но и первых четырех мне
было достаточно. Я искоса посмотрела на потомка Зигфрида:
— Что это?
— Достопримечательности, которые мне необходимо
увидеть.
У меня отвисла челюсть. А на то, чтобы водворить ее на
место, понадобилось несколько минут. После чего я робко спросила:
— Может быть, лучше начать с чего-нибудь.., менее
душераздирающего? С Красной площади, например? Или с храма Христа Спасителя?
Райнер-Вернер сразу же поскучнел:
— Да, конечно. О Христе Спасителе я как-то не подумал…
— Где вы раздобыли все эти ужасы? — Я напрягла
память, но ни одного громкого процесса, связанного с пироманьяком или
сатанистами, не вспомнила (хотя по поручению Аглаи отслеживала все судебные
новинки). А врачи-убийцы стойко ассоциировались у меня лишь с почившим в бозе
Иосифом Виссарионовичем. — И кто вам дал такую информацию?
— Это моя работа. — Райнер-Вернер осклабился и
явил мне клыки — непорочно-белые, как стены аббатства Св. Бригитты Шведской.
— Ваша работа? — изумилась я.
— Я перевожу русские детективы. Все эти места подробно
описаны в книгах. Я хотел бы увидеть их воочию, получить, так сказать,
эмоциональный заряд… Для переводчика это важно.
Я мысленно прогундосила осанну Аглае Канунниковой: до чего
метресса никогда не опускалась, так это до использования в своих книгах
абортивного материала.
Остаток пути до гостиницы я вполуха слушала
разглагольствования Райнера о брутальности русского детектива, а также о его
излишней, почти клинической, физиологичности. Когда же такси притормаживало у
светофоров, немец переходил к лирическим отступлениям. Из них я узнала, что
папашка Райнера — der erhaben Mann <Святой человек (нем.).> и к тому же
владеет маленькой типографией в Нюрнберге. Что он на всю жизнь остался верен
русским женщинам (последняя русская жена оттяпала у папашки полдома, но это
пустяки). И что сам Райнер написал исследование по русской же ненормативной
лексике. И теперь несказанно радуется, когда находит знакомые слова в
переводимых им детективах (а радоваться приходится часто). Что с писательницей
такого калибра, как фрау Канунникова, он работает впервые, и это большая честь
для него (до сих пор Райнер-Вернер месил дерьмо одноразовых триллеров, хотя и в
них находил свою прелесть).
Кроме того, простой, как пачка маргарина, бундес два раза
срыгнул, три раза испортил воздух и непрестанно чесал в паху.
Когда мы (наконец-то!) подъехали к гостинице “Минск”, где
для душки Райнера был заказан номер, свершилось то, что должно было свершиться:
я его возненавидела.
И укрепилась в своей ненависти еще больше — после того, как
он шепнул мне на прощание:
— Вы не подскажете, meine liebe <Дорогая (нем.).>
Алиса, где я могу найти проститутку?..
* * *
…Я так ничего и не сказала Аглае о письме. Я просто сунула
конверт в нижний ящик стола и решила забыть о нем. Забыть получилось на
следующий же день, когда в квартире Канунниковой нарисовался оглашенный немец.
Но до этого был еще тихий вечер с Аглаей.
— Ну и как вам этот гибрид платяного шкафа с
вибратором? — спросила она, стоило мне только переступить порог.
— Ужасно. — Я рассталась с Рабенбауэром не больше
сорока минут назад, и поэтому впечатления от встречи были особенно
сильны. — Вы собираетесь с ним работать?
— Вы. Работать с ним будете вы. Я, к сожалению, даже не
смогу появиться в его обществе.
— Почему?
— Он смотрится как профессиональный жиголо. Даже если на
него напялить профессорскую мантию, усадить в инвалидное кресло и дать в руки
воздушный шарик. Все подумают, что Аглая Канунникова завела себе жеребца на
старости лет. И предается порочным страстям. А у меня репутация.
А у меня, выходит, нет.
— Вы можете представить его как прототип героя вашей
новой книги, — сказала я первое, что пришло на ум.
— Я не пишу порнороманов. Отдала их на откуп своим
конкуренткам.
Я с тоской взглянула на Ксоло, вертевшуюся у ног хозяйки. И
впервые почувствовала к мерзкой собачонке нечто вроде симпатии. Все познается в
сравнении, а после Райнера-Вернера любой твари можно выдавать нимб и
подержанные крылья.
— Говорят, он неплохой переводчик. Прекрасно чувствует
язык, — утешила меня Аглая. — Особенно разговорный. Последние несколько
лет специализируется на боевиках и триллерах. Легко обучаем. И к тому же —
наполовину русский.
— Да. Он только не сказал, на какую именно половину.
— Думаю, на худшую. Ну, не расстраивайтесь, девочка. У
вас еще будет время, чтобы расстроиться…
…Райнер-Вернер Рабенбауэр не уронил засаленного стяга
немецкой пунктуальности. Он появился ровно в одиннадцать, распространяя вокруг
себя запах мускусного ореха. Я было подумала, что прошедшую ночь мюнхенский
козлик провел в объятиях негритянки, но все оказалось гораздо проще: запах шел
от большого бумажного пакета, который Райнер-Вернер держал в руках. Из пакета
выглядывали фиолетовые листья какого-то растения. Листья самым безыскусным
образом переходили в небольшие бледно-красные цветочки.
