— Солидно, — не удержалась от возгласа восхищения
Аглая.
— Налоговой инспекции тоже понравилось. — Дымбрыл
самодовольно улыбнулся, продемонстрировав всем находящимся в машине хорошо
подогнанные друг к другу, идеально ровные золотые зубы.
— А собаки… Это не опасно? — спросил
Райнер-Вернер, а Ксоло, до этого спокойно сидевшая у меня на руках, залаяла.
— Опасно, — заверил Райнера Дымбрыл. — Но
пусть дорогие гости не беспокоятся. Вас устроят в дальнем крыле. Отдельный вход
и прекрасный вид на бухту.
Силуэты доберманов на хорошо утрамбованном, чуть голубоватом
снегу тоже были прекрасны. Я даже залюбовалась ими, но Райнер все еще не мог
успокоиться. Похоже, он уже жалел, что принял приглашение Аглаи.
— По-моему, их чересчур много…
— Разве? А я еще троих прикупил. Жизнь-то волчья, без
собак не обойдешься.
Дымбрыл Цыренжапович лихо припарковал джип к ангару,
смахивавшему на самолетный. К машине тотчас же подошли два охранника. Один из
них осторожно вынул из джипа тушу хозяина, другой занялся нами.
Спустя несколько минут мы уже приближались к дому. Впереди,
презрев все правила приличия, несся Райнер-Вернер. Мне с трудом удалось догнать
его.
— Не будьте идиотом, Райнер! В конце концов, это
неэтично. Пытаться ворваться в дом, не дожидаясь хозяина.
— С детства боюсь собак… Особенно таких больших. Меня
покусал доберман, — на ходу оправдывался немец. — И потом, нас уже
ждут.
Нас действительно ждали.
У крыльца, украшенного скульптурами двух каменных львов,
стоял молодой человек в черном смокинге и белых перчатках. Все трое — и львы, и
молодой человек — были уменьшенной копией самого Дымбрыла: те же узкие глаза,
тот же приплюснутый нос, та же плоская, как будто раскатанная скалкой,
физиономия.
На лицо молодого человека падали крупные хлопья снега, но
он, казалось, не замечал их: пантеон монгольских божков не замечает подобных
мелочей. Даже появление хозяина не внесло никакой сумятицы. Юноша лишь слегка
наклонил голову.
— Проводи гостей, Ботболт. — Эти слова Дымбрыл
Цыренжапович сбросил юноше на руки вместе с лисьей дохой — на ходу.
На непроницаемом лице Ботболта отразилась напряженная работа
мысли. Видно было, что арифметические подсчеты даются ему с трудом: вместо
одной приглашенной в улус хозяина прибыло трое. Что делать с двумя лишними
единицами?
— Комната на третьем. Резерв, — подсказал
несчастному Дымбрыл. И снова обратился к нам:
— Буду рад увидеться с вами через час. На обеде.
Он еще раз припал к руке Аглаи, с укоризной посмотрел на
проштрафившегося трусишку Райнера-Вернера, скользнул невидящим взглядом по мне,
кивнул режиссеру Фаре — и удалился.
Мы остались в распоряжении меднолобого Ботболта. Ботболт
провел нас через огромный холл, больше напоминавший внутренности юрты. Сходство
с юртой усиливалось из-за множества ковров: ковры лежали на полу, были
развешаны по стенам, затягивали потолок. В коврах терялись чучела гепарда и
пумы (уж не в местных ли болотцах подстрелил их хозяин?); в коврах терялись
коллекции холодного оружия и вазы с сухими цветами; мы и сами едва не
потерялись. И лишь в последний момент успели — вслед за Ботболтом — выскочить
за полог ковра, который на поверку оказался дверью.
Языческое бурятское великолепие кончилось так же внезапно,
как и началось. Коридор, в который мы попали, был самым обыкновенным
новорусским коридором мраморные плиты пола, мраморные стены, встроенные
светильники, абстрактные картины в узких багетах.
— Интересный тип этот Дымбрыл, — сказала Аглая
режиссеру. — Чем он занимается?
Слегка подотставший от Ботболта Фара пожал плечами. Это
могло означать все, что угодно: чиновник федерального уровня, нефтяной магнат,
целлюлозно-бумажный король, преступный авторитет, глава коммерческого банка. В
последнем я сильно сомневалась: с такой ряхой Дымбрыл Цыренжапович мог
возглавлять разве что пункт по скупке пушнины у населения.
— Меценатствует? — не отставала от Фары Аглая.
— Как видите.
— Съемки начнутся после.., м-м.., обеда?
— Съемки начнутся завтра. Завтра утром приедет вся
съемочная группа. Много времени это не займе… Аглая даже остановилась от
неожиданности.
— То есть как это — завтра?! Вы хотите сказать, что я
вынуждена буду просидеть здесь лишний день?! Фара несколько смутился.
— Видите ли, это было его условие.
— Чье условие?
— Хозяина. Детективы — его слабость. Он предоставил нам
часть дома для съемок только с тем условием, что вы с ним отобедаете.
— Я? Я, Аглая Канунникова? Или… Фара смутился еще
больше.
— Я и три грации. — Аглая язвительно
улыбнулась. — Я и три медведя. Я и дракон о трех головах. Понятно.
— Но лично он встречал только вас, — подсластил
пилюлю Фара. — Вы — первая.
— Я — четвертая, кому вы говорите “Вы — первая”, умник.
Иначе вы не взялись бы за этот дрянной проект. Ну да черт с вами. Даже
интересно.
Пока режиссер и писательница перебрасывались репликами, мы
успели подняться по винтовой лестнице и оказались на площадке с работающим
телевизором и крошечным фонтанчиком: писающий Амур (он же Бот-болт, он же
Дымбрыл, он же пара каменных львов). В азиатских клешнях Амура были зажаты лук
и стрелы.
— Подождите здесь, — бросил Ботболт нам с
Райнером.
На то, чтобы избавиться от Фары и показать комнату Аглае с
Ксоло, у Ботболта ушло не больше пяти минут. Я даже не успела досмотреть по
телевизору захватывающий рекламный ролик о милых сердцу гигиенических
прокладках.
Вернувшись, Ботболт указал нам на лестницу:
— Следующий этаж. Вторая дверь справа по коридору. Я
заподозрила неладное.
— Подождите, Ботболт… Вы хотите сказать, что мы… Что мы
будем ночевать в одной комнате? Райнер-Вернер скромно потупился.
— Вторая дверь справа по коридору. Через час
спускайтесь вниз, вас проводят.
— Но…
Глас вопиющего в пустыне. Скошенный затылок Ботболта не
оставил мне никакой надежды.
— Пойдемте, — сказал Райнер-Вернер, когда шаги
храмового служки затихли на лестнице.
— Я не сумасшедшая, чтобы селиться с вами в одном
номере.
— Успокойтесь, я тоже не сумасшедший, чтобы к вам
приставать. — Он щелкнул Амура по носу: видишь, дружище, с какими стервами
приходится иметь дело!
Я с тоской заглянула в колодец коридора. Где-то там, на
самом его донышке, устраиваются теперь Аглая и Ксоло. Предательницы, так легко
обо мне позабывшие.
— Идемте же! — Немец потянул меня к лестнице. Я
подчинилась.
