«Вы в прекрасной форме, дорогая Минна! Не спишете адресок
вашего фитнес-клуба?»
"Говорят, вы ежедневно тратите два часа на
усовершенствование своей росписи, дорогая Tea. А вашей каллиграфией
заинтересовались японцы. Как будет называться выставка? “Тексты — ничто, перья
для текстов — все”?
«Говорят, вы дали санкцию на обыск у парочки литературных
критиков, дорогая Софья. Нашли что-нибудь новенькое о себе? Чего еще не
писали?»
— У вас такой милый песик, дорогая Аглая. А что у него
с шерстью? Выпала после прочтения вашего последнего романа? Говорят, он очень
необычен…
— Ровно настолько, чтобы привести вас в
отчаяние, — ответила Аглая. — Когда он будет опубликован, все ваши
“жестокие романсы” не возьмут даже в детское издательство.
И в зале сразу же стало невыносимо светло от лучезарных дружеских
улыбок. И воцарилась почти благоговейная тишина. Наконец-то я услышала, как в
камине “потрескивают дрова” (в полном соответствии с ремаркой сценария).
А потом послышался сухой щелчок. Это закончилась кассета в
Дашкином диктофоне.
Все четверо писательниц синхронно повернули головы в сторону
Дарьи. И улыбнулись еще лучезарнее. Улыбки, казалось, намертво приклеились к их
лицам.
— Извините, — выдавила Дашка, вороватым движением
стягивая диктофон со стола.
Первой нашлась Аглая. Я бы удивилась, если бы она не
нашлась.
— Ловко мы вас разыграли? — спросила она. Дамы
облегченно расхохотались, их поддержали мужчины, и неловкая ситуация
рассосалась сама собой.
— За вас, дорогие мои! — с пафосом произнесла
Аглая, глядя на трех конкуренток.
Все подняли фужеры и с чувством чокнулись. После чего
размякший Дымбрыл Цыренжапович предложил гостям послеобеденную прогулку на
свежем воздухе. Снегоходы, снегокаты, сноуборды и буера в распоряжении гостей,
равно как и скромный берег озера с прилегающим к нему лесом.
Предложение было встречено с восторгом.
Через полчаса мы уже выходили из лакокрасочной табакерки.
Для этого не пришлось даже возвращаться к центральному входу с дацанами и
сворой собак. К обеденному залу вплотную примыкала оранжерея с зимним садом,
больше похожая на крытый стадион: с невидимыми из-за растений стенами и большим
стеклянным куполом. Из оранжереи — прямо на открытую террасу — вели
трехстворчатые двери. Их украшал витраж с персонажами бурятского национального
эпоса “Айдуурай Мэргэн”, несколько строк из которого были вдохновенно прочитаны
Дымбрылом Цыренжаповичем.
Толстуха Минна от прогулки отказалась: ее заинтересовали
экзотические фикусы, цветущие кактусы и свисающие с потолка лианы. Одно из
центральных мест в этой части огромной (по-настоящему огромной!) оранжереи
занимала вымахавшая до пяти метров пальма. Несколько стволов ее были искусно
сплетены в косу и прикрыты шапкой из густой кроны.
— Простите, это Pachira Aquatica? — зардевшись,
спросила Минна у Дымбрыла.
— Понятия не имею… Как ее привезли, так она здесь и
стоит.
— Дело в том, что у меня тоже небольшой парничок… Цветы
— мое единственное утешение… Моя жизнь, моя страсть… И я давно мечтала… Но
Pachira Aquatica — это такая редкость.
Дымбрыл сверкнул золотыми зубами: нет никаких проблем,
пальма ваша, Минна, буду счастлив, если она окажется у вас.
Из-за толстомясого кактуса мне было хорошо видно, как на
глаза Минны навернулись слезы. Благодарные и светлые, как у ребенка.
— Вы не возражаете, если я побуду немного в вашей
оранжерее?
Хозяин не возражал, и на снежные просторы мы вырвались без
Минны. И разбились на группы по интересам. Дарья и режиссер Фара оседлали
снегоходы, Дымбрыл с Аглаей направились в сторону леса, Ботболт инструктировал
Софью Сафьянову по поводу сноуборда с жесткими креплениями, а одинокая мулатка
Tea устроилась под такой же одинокой сосной — чертить свои одинокие письмена и
раздавать автографы окружающим сугробам.
Облокотившись на каменную балюстраду террасы, я думала о
семейных сценах за обедом. Я не очень-то поверила дежурной фразе Аглаи насчет
“Ловко мы вас разыграли”. Никаким розыгрышем тут и не пахнет. И подобную
ненависть нельзя сымпровизировать — даже при желании. Или дело в подлой
бурятской водке, которая без труда поднимает всю грязь со дна души?.. В любом
случае все четверо оказались готовы к уничижению конкуренток, все четверо очень
хорошо экипировались. Такие подробности из личной жизни, такие интимные детали
книг! Голову на отсечение даю — друг о друге они знают гораздо больше, чем о
собственных мужьях, детях, собаках и престарелых родителях!..
А все пакостная массовая культура!
Скольких небесталанных Аглай со товарищи она еще похоронит!
Я прикрыла глаза и почтила минутой молчания Минну, Софью и Tea. MM, СС и ТТ,
которые могли бы написать хорошие умные книги. А вместо этого…
Лучше не думать, что они делают вместо этого.
Изводят друг друга под водочку. Так и до смертоубийства
дойти может.
Не удивлюсь.
Мои тягостные размышления прервал легкий шорох за спиной. Я
обернулась.
Ну, конечно же, Райнер-Вернер, ловец женских душ. Две таких
души еще находились в поле нашего зрения:
Tea и Софья. Они, конечно, не могут похвастаться особой
молодостью, но все же… Tea — мулатка, что возбуждает само по себе. А у Софьи
такой чувственный рот… Интересно, кого он предпочтет после облома с Дашкой?
— Мне нужно поговорить с вами, Алиса! Отойдем. Здесь
неудобно.
— Почему?
— Неудобно, — упрямо повторил Райнер. Вздохнув, я
побрела за немцем, хотя не могла взять в толк, чем же ему так не понравилась
терраса. А Райнер как будто с цепи сорвался: он пер напролом, по нетронутому
снегу, он целенаправленно тащил меня к безлюдному краю леса.
Через пятнадцать минут я забеспокоилась:
— Дальше я не пойду. Поговорим здесь.
— Хорошо.
Разговор получился коротким: он ухватил меня за воротник
куртки и макнул лицом в снег. Раз, другой, третий. От унижения я заплакала. Но
мои слезы не произвели на немца никакого впечатления.
— Вы очень плохой человек, Алиса! Schlecht <Плохой!
(нем.).>!.. Abscheulich! <Отвратительный! (нем.).> Что вы сказали обо
мне фрейлейн Дарье?
Ах ты, сукин сын! А что ты говорил обо мне все той же
фрейлейн Дарье?! Синий чулок? Целка-невидимка?!
— Сам ты козел! Похотливая скотина! А я говорила
правду! Что ты сукин сын, бабник. И убери от меня руки, гад!..
Я извернулась и залепила Райнеру затрещину. А потом с силой
оттолкнула его от себя. Должно быть, я вложила в это движение всю свою
неприязнь — крупногабаритное тело немца отлетело на два метра, и тотчас же
раздался треск ломающегося льда.
