— Да… Отмычка… — Судя по всему, отмычка была самым
слабым местом в теории Чижа, и я решила прийти к нему на помощь.
— Убийца мог открыть дверь заранее. До ужина. Чиж
остановился, хлопнул себя по лбу и посмотрел на меня с признательностью:
— Умница! Ну, конечно же… Все пошли к озеру, кататься
на снегоходах. Убийца мог вернуться чуть раньше…
— Или вообще не уходить, — выпалила я.
— Не уходить?
Минна! Толстуха осталась в оранжерее (восклицательный
знак!), сославшись на то, что обожает цветы (восклицательный знак!). Сославшись
на то, что цветы — ее страсть. Сославшись на то, что она жить без цветов не
может и что у нее самой есть небольшой парничок (три восклицательных знака!!!).
А ее пребывание на кухне? Когда я вошла, она была страшно
напугана и смущена, как будто я застала ее за чем-то неприличным.
Да еще сумасшедший платок с инициалами!
— Минна! — заорала я, впившись ногтями в ладонь
Чижа. — Минна. Она единственная оставалась в доме…
Вернее — в оранжерее. Потом я видела ее на кухне. И она была
прекрасно осведомлена, где хранится спиртное…
Минна, толстая завистница! Минна, мать книжных демонов,
внучатая племянница маньяков и беспутная кузина идейных российских упырей!
Минна, о которой уже давно молчит критика!..
— А платок с ее инициалами! Скорее всего она просто
уронила его в спешке, а потом у нее не было никакой возможности вернуться…
Но мой энтузиазм несколько погас, стоило мне только
взглянуть в грустные глаза Чижа. Зрачки его покачивались, веки дрожали, ресницы
выгибались, он так хотел поверить мне! Так хотел поверить — и не мог!..
— Что-то не так, Чиж?
— Все не так. То есть теоретически это могло бы иметь
место. Но практически… Как вы думаете, сколько она весит?
— Кто?
— Минна Майерлинг.
— Откуда же я знаю. — Я вспомнила пудовые груди
Минны, ее гренадерские плечи и массивный живот. И все три ее подбородка, и даже
ямочки на руках. Пожалуй, на титулованного борца сумо (прости, Ботболт!) она
потянет. — Это неэтичный вопрос.
— Какая, к черту, этика! Согласитесь, что в ней не
меньше килограммов ста двадцати.
Я — исключительно из женской солидарности — промолчала.
— Она физически не смогла бы перепрыгнуть клумбу.
Идемте.
Через полминуты Чиж уже тыкал меня носом в папоротники.
— Видите? Ширина клумбы примерно около двух метров. Во
мне шестьдесят килограммов, и к тому же я когда-то занимался прыжками в длину.
Я смогу перескочить через эту клумбу — и то, если у меня будет небольшое
пространство для разбега. А Минна… Не думаю, что она умеет летать…
— Далась вам эта клумба! — Доводы Чижа были
достаточно убедительны, но почему-то вызвали во мне глухой протест. — В
конце концов, она могла просто обойти эти чертовы папоротники. И эти чертовы
флоксы.
— Не могла. Не выходит по времени.
— Ну, не обойти, так обежать.
— Все равно не выходит.
— Ну, тогда… Тогда она могла броситься напролом. Велика
важность — клумба! Тем более — чужая, которую и жалеть-то смешно. Когда речь
идет о такой вещи, как убийство, о такой вещи, как клумба, не вспоминают.
— Вспоминают, и еще как! С ума вы сошли, что ли! Любой
сломанный цветок, любой отпечаток обуви на земле выдадут преступника с головой.
— И что — ни одного сломанного цветка?
— Ни одного. — Чиж сокрушенно развел
руками. — А это невозможно. Невозможно пройти сквозь такие густые заросли,
не оставив следов…
— А вы все внимательно осмотрели?
— Ну-у.., по мере возможности…
…И когда только Чиж успел так освоиться в этом огромном
влажно-зеленом пространстве?.. Мы шли вдоль невысокой стены папоротников, а она
все никак не хотела кончаться. Бедняга Дымбрыл Цыренжапович, как же, должно
быть, тебя достала ровная как стол бурятская степь! И гнусный континентальный
климат! Зато теперь ты можешь отрываться в персональных джунглях, и никто тебе
слова не скажет…
— ..Ну вот. Мы добрались до конца, — гаркнул Чиж
мне на ухо. А затем посмотрел на часы. — И это заняло у нас ровно
пятьдесят пять секунд.
— Господи, что такое пятьдесят секунд!
— Не забывайте: пятьдесят пять секунд туда — пятьдесят пять
секунд обратно. Это уже минута пятьдесят. Плюс еще минута на то, чтобы успеть
взять шампанское, выскользнуть из зала и пристроить свой бокал где-нибудь под
пальмой… Итого — две пятьдесят. Каким общим временем мы располагали?
— Три-четыре минуты…
— Возьмем среднее значение: три с половиной минуты. В
распоряжении убийцы было всего лишь сорок секунд. Не густо. — Чиж даже
крякнул от напряжения.
— Впритык, я согласна… Но если все делать живенько, на
спринтерской скорости… — Представив себе Минну, несущуюся на спринтерской
скорости и размахивающую грудями, я прыснула.
Оператор посмотрел на меня с укоризной. Он не произнес ни
одного слова, пока мы (по небольшому, не более чем в полметра, проходику) не
дошли до двери. И не остановились перед ней.
Площадка перед дверью была естественным продолжением
полуметрового прохода. Но сама дверь… Эта дверь стоила того, чтобы продираться
к ней сквозь папоротники, честное слово! Я так и не смогла определить, из чего
она была сделана: то ли липа, то ли орех. Но она как будто светилась изнутри —
мягким и мудрым светом. Дверные панели были украшены довольно искусной резьбой:
цветочный (опять цветочный!) орнамент. Розы сменяли колокольчики, маки сменяли
жасмин, пионы путались лепестками с хризантемами — и ни один изгиб, ни одна линия
не повторялись! Как зачарованная я смотрела на эту резную бледно-желтую дверь —
теперь она казалась мне входом в склеп.
Круг замкнулся.
Живые цветы сменили неживые — и круг замкнулся.
— Нет. — Голос Чижа среди всего этого застывшего
цветочного великолепия прозвучал слишком резко. — Ни черта не получается!
— Вы о чем?
— О том, что убийце нужно было обежать клумбу. В лучшем
случае он объявился бы на кухне вместе с Ботболтом… Либо секунд за
десять-пятнадцать до него. Хватило бы этого времени, чтобы отравить шампанское
и скрыться?
— Не знаю, — нехотя ответила я. Мне вообще не
хотелось разговаривать. — Может быть, вы все усложняете, Петя? Может быть,
во всем виноват Ботболт? Он самым хладнокровным образом отравил Аглаю, а потом,
пользуясь всеобщим замешательством, выскользнул из зала и отключил телефон… Вот
и все. И забудьте о трех-четырех минутах.
— Но зачем? — простонал Чиж. — Зачем ему было
убивать популярнейшую писательницу, объясните мне, пожалуйста! Вряд ли он ее
читал.
