Внутренне содрогаясь от низменности своих устремлений, я
сунула ключи в собственный карман и затихла.
— Ну, что там с ключами? — вернул меня к
действительности проклятый Чиж.
— Ничего особенного… Не брелок, а порнографическая
гадость. Приличный человек такую дрянь и в руки не возьмет. А если и возьмет,
то будет потом полдня отмываться. Хочешь взглянуть?
Глаза Чижа блеснули дьявольским любопытством, и я поняла,
что перестаралась. Ничто так не возбуждает человеческую особь, как упоминание о
гадости и дряни. Тем более порнографической.
— Хочу! — Презирая себя, Чиж протянул ко мне
требовательные пальцы.
— Не для слабонервных, предупреждаю. — Я как могла
оттягивала время, пытаясь прямо в кармане отсоединить от брелка ключ-пантеру.
Наконец это мне удалось, и я протянула Чижу брелок.
— Юмористка! — Чиж с упоением рассматривал презент
от индийских производителей ширпотреба, больше похожий на воплощенный в медной
болванке рисунок из привокзального сортира.
— Ну, что я говорила!..
— Ладно… Черт с ними, с ключами… А ведь они могли нас
загрызть… Собаки, я имею в виду…
Изогнувшись, я осмотрела безнадежно испорченный тулуп:
недостающий кусок овчины, казалось, был аккуратно срезан ножом. Представив эти
ножи на своей куцей шее, я судорожно вздохнула.
— Но во всем этом есть один положительный момент.
— Какой же?
— Мы перешли на “ты”. — Чиж перевернулся на живот,
подпер подбородок кулаком и взглянул мне прямо в глаза. — Так как насчет
того, чтобы пообедать вместе? Когда все закончится.
— Мне кажется, это никогда не кончится, — я обвела
глазами предбанник, — и мы будем вынуждены бродить по этому дому целую
вечность.
— Тоже неплохо. — Чижа словно бес попутал. Он
протянул ладонь и крепко сжал мои пальцы. — Я согласен.
— По-моему, ты форсируешь события…
— А по-моему, нет. Во-первых, роковые обстоятельства
сближают. Близость смерти активизирует все ферменты организма. Химический
состав корректируется, реакции ускоряются… Во-вторых, еще неизвестно, что будет
через час или два. Возможно, я окажусь единственным мужчиной, который поможет
тебе скрасить ожидание конца… В-третьих, ты мне нравишься, чего уж тут
скрывать.
Только теперь мне стало ясно, почему из пестрой толпы
возможных преступников и возможных свидетелей преступления Чиж выбрал именно
меня. Я ему нравилась, надо же! Что ж, в этом нет ничего удивительного. Три
беллетристические дивы были намного старше его, а Дашка… Дашка была уж слишком
красива! И у бедняги Чижа не было ни малейшего шанса. Оставалась только я: не
особая красавица, но и среди экспонатов Кунсткамеры мне тоже делать нечего. Так
что если скромняга Чиж и вздумает приударить за мной, это не будет выглядеть мезальянсом.
По степени привлекательности мы оба находимся в нижней части квалификационной
сотни, сразу же за суматранской плащеносной ящерицей.
— ..очень нравишься, — еще раз повторил Чиж.
— Ты очень наглядно это продемонстрировал. Особенно,
когда бежал впереди собственного визга. И даже ни разу не оглянулся. —
Теперь, находясь в тепле и безопасности, я решила чуть-чуть пообижаться.
— Я вел тебя за собой, служил ориентиром… Живым маяком,
так сказать. — Он ничуть не смутился. — Так как насчет обеда где-нибудь
в приличном ресторанчике?
— Не пойдет.
— Почему?
— Ты не в моем вкусе.
Это известие нисколько не расстроило Чижа, даже наоборот,
привело его в веселую ярость.
— Все мои женщины говорили мне об этом, — сказал
он, делая ударение на слове “мои”.
— Женщины всегда правы, — сказала я, делая
ударение на слове “женщины”.
— Все мои женщины говорили мне об этом. Прежде, чем
лечь со мной в койку.
— Ну, насчет койки у меня совсем другие планы. Чиж
откинулся на спину и расхохотался.
— Жалкий фриц, как же я мог забыть! Ходячая обложка
журнала для гомосеков! Урод! Поди, еще и волосы бреет во всех местах… Тьфу! Он
как раз из тех самовлюбленных болванов, которые считают самым выдающимся
изобретением человечества палочки для чистки ушей! И посвящают венок сонетов
своему драгоценному члену. Скажешь, нет?
Я с тоской вспомнила шикарное тело простака Райнера-Вернера
и его ритуальные пляски вокруг собственного паха. Конечно же, Чиж был прав,
тысячу раз прав. Но это была завистливая правда не слишком эффектного самца,
всегда проигрывающего битву за самку.
— Кстати, Алиса, ты не находишь, что он.., м-м..,
несколько трусоват?
— Он осторожен. Как и любой иностранец, заброшенный со
спецзаданием в нашу великую страну…
— Он трус! Гансик недобитый! Трус, сын труса и сын сына
труса! Мой дед мочил его деда еще во время операции “Березина”! Мой дед снял с
его деда кожаный плащ. И забрал у него две серебряные ложки с гравировкой
“Георг Хольх и фрау”! Русские немцев всегда били, ты это учти на будущее…
Ихнему шнапсу против нашей водки делать нечего!
Как ни прискорбно это звучало, но термин “трус” в общем
подходил господину Рабенбауэру. При его габаритах и развороте плеч,
заставляющих вспомнить Бруклинский мост, он мог быть и поактивнее. Да что там
поактивнее! Он просто обязан был возглавить операцию по спасению слабых женщин
и деморализованных мужчин. Но этого не случилось, и я вдруг испытала ненависть
к Чижу. Уж он-то находился в полной безопасности! Никому бы и в голову не
пришло потребовать от тщедушного оператора широкомасштабных наступательных
действий.
— Ну, ты тоже не проявил чудеса храбрости.
— Как сказать… — Чиж вытянул ноги и поболтал в воздухе
цепочкой, некогда принадлежавшей Доржо (или Дугаржапу). — Интересно
все-таки, что это такое?
— Это строгий ошейник, — грянул с небес совсем не
строгий голос. — Строгий ошейник для собак. Наши парни всегда носят их с
собой.
От неожиданности Чиж икнул, а я зажала себе рот рукой —
чтобы не завопить от ужаса. Путаясь в тулупчиках, мы вскочили на ноги.
Прямо перед нами, в мягкой полутьме предбанника, возвышался
Ботболт.
— Черт возьми, вы нас напугали, Ботболт! —
промямлил Чиж. — Вы давно здесь стоите?
— Не очень…
— Что это за дурацкая привычка — подкрадываться!
— Я не подкрадывался, я просто подошел. Только что. А
потом услышал ваш вопрос и решил ответить.
— А больше вы ничего не слышали? — Чиж почему-то
покраснел.
— Ничего.
— Нас едва не сожрали ваши собаки.
— Я предупреждал. Собаки у нас серьезные. Чиж похрустел
пальцами и с подозрением уставился на Ботболта.
