Свиданий Семену Марковичу еще не давали, а адвоката жена наняла. Не Падва с Резником, но тоже не дешевка. В смысле, что запросил очень большие деньги… Странный адвокат! Ознакомился с делом и предложил подзащитному во всём сознаться. Я, говорит, сделаю справку, что у вас избыток гормонов, что они внезапно взыграли и ввели вас в аффект. Тогда попросим у суда пять лет условно. А при несознанке дадут десять или спецбольницу с побоями и уколами… Странный адвокат!
* * *
Милан Другов не любил милицию. А кто её любит? Уважают, но издалека. Встречаться никто не хочет.
Хочешь, не хочешь – надо! Пришлось найти Шурика Сухова и иносказательно намекнуть на взятку:
– Иногда просто странно слушать. Многие говорят, что в милиции берут взятки. Полная чушь! Вы согласны, товарищ Сухов?
– Пока согласен. Дальше что?
– Вот вы, например, взяли бы деньги за мелкую услугу?
– За что и сколько?
– За что? Так, пустяк. Мне надо поговорить с режиссером Турищевым, дело которого вы ведете… Всего десять минут, но наедине. Вы меня поняли, товарищ Сухов?
– Пока понял. Слушаю дальше.
– Ах, сколько… Тысяча долларов.
– Три!
– Это слишком, товарищ Сухов. Максимум две.
– Я честь свою продаю, а вы торгуетесь, как бабка с семечками… Ладно – две пятьсот и не цента меньше.
В тюрьму Милан прошел вместе с адвокатом. Непонятно, как Шурик Сухов с ним договорился, но в пропуске стояло – «Другов, помощник адвоката».
В этом заведении всё направлено на подавление личности. Кругом решетки, тусклый свет, серые стены и запах баланды. Забудь о воле, всяк сюда попавший!
На первый взгляд адвокат был умен, суров и неразговорчив. Таким он был до прихода заключенного Турищева. Понятно, что Семен Маркович не сам пришел в комнату для допросов. Его привели по всей форме – «Стоять! Руки за спину. Лицом к стене».
Адвокат сразу же преобразился. Стал уютным, суетливым, глуповатым. Он нудно уговаривал подзащитного сдаться и сознаться.
– Вы поймите, милый мой Семен Маркович, нет оснований для эксгумации. А раз Заботина в земле, то в вазу она стрелять не могла. Согласны?
– Не могла… Но стреляла.
– Всё! Сегодня больше ни слова о Вере Заботиной! И никому о ней не говорите. Иначе загремите в психушку строжайшего режима. Лучше лес валить, чем быть грушей для санитаров. Согласны?
– Да, грушей быть хуже.
– Вот и договорились… Если и считаете, что стреляла какая-то женщина, то другая. Маша, Таня, Оля… Вы пока побеседуйте с господином Друговым, а я по своим делам. У вас десять минут.
Милана испугали последние фразы адвоката. Почему он назвал имя Ольга. Догадывается о чем-то или знает наверняка? В любом случае нельзя произносить ни одного женского имени.
У Другова была с собой фотография Сытина и он сразу выложил её на стол. Как козырного туза на последней взятке.
– Вам известен этот человек, Семен Маркович?
– Да. Он у меня пистолет вышиб и коленом больно ударил… Этот тип с ней был.
– С кем?
– С той, которая в вазу стреляла.
– Отлично! А куда они скрылись? Были у них в театре друзья, к кому они могли поехать?
– Мало у неё было друзей. Только гримерша Оксана Бабина.
– Где она живет?
– Где-то на Юго-Западе… Вы поможете мне отсюда выбраться?
– Помогу, Семен Маркович. А вы помогите найти адрес Оксаны.
– Дайте лист бумаги. Напишу записку в театр, нашему кадровику.
Выход из тюрьмы надолго запомнится Милану как самая яркая радость. Он наверняка знал, что его выпустят. Но червь сомнения так и ползал в голове. А вдруг кто-то перепутает и его схватят, запихнут в одиночку и оставят навсегда… Как графа Монте Кристо.
* * *
Возвращаясь от стариков Зыковых, они говорили о разных разностях. Молчать было невозможно. Это было бы слишком красноречиво. Но обсуждали всё, кроме темы Ольги и Арсения.
За метро Коньково Сытин свернул на боковую дорожку и припарковался у ресторанчика.
– Зайдем, Верочка? И поесть хочется, и напиться по полной программе.
– По полной – не надо. А стресс снять даже полезно.
– Именно так. Сама знаешь, что повод у меня сегодня есть.
Они пробыли в ресторане три часа, но больше ни о стрессе, ни о поводе не говорили. На втором часу сидения даже начали улыбаться и шутить, но полного веселья не получалось.
Машину пришлось оставить на стоянке. До дома Оксаны было всего триста метров.
Коньяк чуть поправил мозги Сытина. Что произошло такого, что заставляет менять планы? Ничего! Смерть Ольги перечеркнула все её измены. Она была его женой, и никто не имел права её убивать. Пусть она была плохой женой, но она еще и мать его детей.
Нет, планы не меняются! Найти убийцу, отомстить, а уж потом погоревать и забыть.
Но горевалось именно сейчас. И было страшно стыдно перед Верочкой… Но она молодец! Во взгляде столько доброты и нежности. Ни капли иронии или злорадства. За этот вечер она стала намного ближе, чем за все эти дни.
Когда-нибудь всё будет хорошо. А сейчас противно, больно и обидно. Нет, больно, потому что обидно. А обидно, потому что противно…
В квартире Оксаны не было, но на столе лежал сюрприз – записка. «Без Семена в театре полная свобода. Взяла отгулы и уехала на пару дней к маме в Дубну. С горячим приветом – Оксана».
Они не сразу осознали, что придется ночевать одним в пустой квартире. Правда – такое не в первый раз. Они уже спали рядышком. Тогда в театре, в костюмерной, завернувшись в тонкие шубы Дедов Морозов. А еще на даче, после налета и пожара. Но тогда они спали в разных комнатах.
Здесь тоже была вторая комната и можно кому-то лечь на диванчик Оксаны. Но как-то неудобно без разрешения хозяйки.
Возможно, Алексей так и подумал или просто сделал это машинально. Но он бросил подушку на мягкий коврик между кроватью и окном, прихватил плед и лег на привычное место.
Верочка легла на широченную кровать над Сытиным.
Через минуту они уже спали. Оно и понятно – усталость и легкий хмель от ресторанного ужина, а еще и желание отключиться от перегрузок трудного дня. Чтоб трансформаторы не погорели!
Сытин проснулся посреди ночи. Ближе к утру, к рассвету, когда темное небо над городом начинает светлеть и совсем исчезают редкие звезды.
Его разбудило странное чувство. Ему почудилось, что кто-то касается его лица. Не трогает, не гладит, а легко проводит рукой вдоль лба, виска, щеки. И такое тепло идет от этой ладони, такая энергия. Что-то радостное – или карма чистится, или аура заряжается!
