Воронова никто и никогда не видел.
Поговаривали, что за фамилией «Воронов» скрывается команда
молодых борзописцев из Литературного института или — как вариант — команда
вышедших в тираж интеллектуалов-шестидесятников, мастеров «городского романа».
За Воронова дрались два питерских союза писателей — продвинутые западники и
кондовые славянофилы, — но он так и не вступил ни в один из них. Членство
в союзе требовало присутствия на заседаниях секции, а большое скопление людей —
этих распространителей бацилл, микробов и палочек Коха — нервировало Воронова.
Поход в соседний супермаркет за провиантом (такие вылазки с величайшими
предосторожностями Воронов предпринимал два раза в месяц) становился для него
самым настоящим приключением. И — источником сюжета. Особенно вдохновляли
Воронова овощные ряды. Банальная луковица или тривиальное авокадо подсказывали
ему завязку и развязку. А головка брюссельской капусты — коллизии и героев. В
соавторах Воронова числились также Большой энциклопедический словарь и
иллюстрированный англо-французско-немецко-русский разговорник Сольмана. Именно
из этих нехитрых ингредиентов Воронов и стряпал свои романы. И лишь у его
постоянного героя — сыщика-любителя Кривули — был настоящий прототип: зав.
хирургическим отделением больницы № 18 А.П.Кривуля. Шесть лет назад Воронов
попал под нож А.П. Кривули с гнойным перитонитом, и хирург с трудом вытащил
будущего беллетриста с того света. А после операции с надомником Володей
Вороновым, шившим на заказ чехлы для автомобилей, произошло чудо: он
почувствовал непреодолимую тягу к писательству.
Свою первую рукопись Воронов направил сразу в четыре
издательства.
Откликнулось последнее по счету, специализирующееся на
дешевых боевиках и не менее дешевых любовных романах. Воронова вызвали в
Москву, и в предбаннике у заместителя генерального директора он познакомился с
Семеном Марголисом. Марголис тоже приехал из Питера — по делам одного из своих
авторов. Ожидая аудиенции у Великого и Ужасного Заместителя, Марголис и Воронов
разговорились. Воронов показал литагенту первую главу своей рукописи и с ходу
получил предложение о сотрудничестве: у Марголиса оказался фантастический нюх
на литературную конъюнктуру. И Воронов с ходу согласился; он слишком хорошо
помнил причитания покойной матери: «Как же ты жить будешь, бедняжка? Тебя же
куры клюют». Воронов согласился — и ни разу об этом не пожалел. Марголис
оказался идеальной машиной для защиты — и от кур, и от всего остального.
К заместителю генерального они вошли вместе.
Марголис, представленный заместителю как литературный агент
начинающего писателя Воронова, хорошо знал свое дело. Прикрыв веки и ласково
улыбаясь, он выдвинул три неоспоримых тезиса:
1. Мы с вами умные люди и хорошо понимаем, сколько на самом
деле стоит эта рукопись. 2. В ваши руки попал материал победы. 3. Воронов — это
надолго.
Из кабинета заместителя Воронов и Марголис вышли,
отягощенные тремя тысячами долларов. Они получили на тысячу больше, чем ожидал
Марголис, и на две — чем рассчитывал сам Воронов. На обратном пути, в купейном
вагоне «Красной стрелы», Воронов заработал воспаление носовых пазух, и с тех
пор в Москву ездил только Марголис.
К тому времени, как первая книга Воронова «Смерть ходит с
туза» заняла почетное третье место в списке бестселлеров месяца, Семен
расстался со своими прежними авторами — с такой же легкостью, с какой
расстаются с надоевшими любовницами. А расставшись, целиком сосредоточился на
Воронове.
— Еще пара лет, и мы сделаем из тебя русскую Агату
Кристи.
Это показалось Воронову оскорбительным: участвовать в одном
забеге с целой сворой литературных дамочек.
— Нет. Агату Кристи не надо. Лучше уж Себастьена
Жапризо…
— Жапризо так Жапризо. Будет тебе Жапризо, — для
Семена Марголиса не существовало ничего невозможного.
В этом Воронов убедился сразу же. Марголис оказался незаменимым:
он взял на себя все финансовые дела Воронова, отдав на откуп болезненному
писателю лишь покупку снеди, лекарств и горчичников. Он переполошил
журналистов, он подбрасывал книги Воронова в редакции газет и почтовые ящики
критиков. Он пробил радиопостановки по первым двум романам и продал права на
экранизацию третьего. Он окружил мизантропа Воронова ореолом таинственности
(«Ты будешь везде и нигде, как господь наш всемогущий. Ты понял меня, идиот?
Делай так, как говорит тебе Семен Марголис, и ты проснешься знаменитым»).
Многочисленные родственники Марголиса, разбросанные по всему миру, от Израиля
до Биробиджана, организовали такие же многочисленные фан-клубы. У Воронова
стараниями Марголиса даже появился свой сайт в Интернете; в нем было все — от художественного
описания детства писателя до его музыкальных и гастрономических предпочтений.
Не было только фотографий — и в этом тоже заключался дальний умысел Марголиса.
— Посмотри на себя, Володенька. У тебя же физиономия
раввина. Такие, с позволения сказать, ряхи могут возбудить только диссидентов и
спившихся интеллектуалок. Людей нашего круга, одним словом. А простому народу
нужно что-нибудь побрутальнее…
— Побрутальнее? — это слово всегда заставало
Воронова врасплох.
— Ну да. Хемингуэй, например. Или Джек Лондон.
— Они не писали детективов…
— Какая разница? Важно, чтобы с писателем хотелось
переспать. Это же азы массовой культуры. Без этого — никуда. Пусть плебс
думает, что ты служил в убойном отделе, вычислил парочку серийных маньяков, а в
плановый отпуск совершил восхождение на Эверест.
— Не согласен.
— С чем?
— С серийными маньяками. Это уже не детектив, а
триллер…
— Триллер, детектив — не все ли тебе равно? Пиши,
шедевры, а я позабочусь обо всем остальном…
И Воронов писал. За три года он издал пятнадцать романов.
Все они были объединены одним героем: это тоже был совет доки Марголиса.
Читатель должен воспринимать главное действующее лицо книги как своего близкого
родственника. А за судьбой близкого родственника всегда хочется следить; всегда
хочется знать, что он ест на завтрак, как вычисляет преступников, с кем ходит в
кино на последний сеанс, а с кем — на выставку японской гравюры семнадцатого
века. Благодаря чуткому руководству Марголиса романный Кривуля обзавелся милыми
привычками, аквариумом емкостью сто литров и специальностью «прикладная
математика» — «Ничего не поделаешь, Володенька, люди гораздо больше доверяют
представителям абстрактных профессий. Это возвышает их в собственных глазах».
К третьему роману Кривуля оперился и наконец-то выбрал для
себя специализацию: хорошо спланированные и блестяще исполненные убийства с
самыми изощренными мотивами. Герой Воронова — с подачи автора,
разумеется, — укладывал преступные схемы в математические формулы,
алгебраические и трансцендентные уравнения. И уравнения из смежных областей
знаний, включая уравнение Лапласа и уравнение Вандер-Ваальса. Не брезговал
Кривуля и теоремами — и тогда злодеи штабелями прыгали в «Пифагоровы штаны».
Вот только с женщинами у героя не заладилось с самого первого романа: все они
были либо свидетелями, либо потерпевшими. Все они либо помахивали Кривуле
мертвыми ресницами с прозекторских столов, либо давали путаные показания.
