— А зачем я должна передать эту фотографию?
— Зачем? — Воронов задумался. — Ну, хотя бы
затем, что этот ваш таинственный респондент очень волновался о судьбе
Литвиновой. Забрасывал ее письмами. Думаю, эта фотография будет дорога ему как
память.
— И больше ничего?
— Ничего. Обещаю вам… Впрочем, есть еще кое-что.
Запомните одну фразу: «Шантаж еще никого не доводил до добра».
— И кому я должна сказать эту фразу?
— Тому, кто откроет вам дверь.
— Прямо с порога?
— Зачем же прямо с порога? Вплетете это в беседу.
Особенно когда начнутся разговоры о Литвиновой…
Наталья поехала на проспект Металлистов ближе к вечеру, на
этом настоял сам Воронов. Вернее, он даже не настаивал, он просто никуда не
отпускал ее под самыми смехотворными предлогами: «Давайте я почитаю вам то, что
уже написано, Наталья…», «Да, согласен, у меня неважно с дикцией, но вы можете
прочитать сами…», «Я попытался избавиться от обилия деепричастных оборотов,
видите, я помню, о чем вы мне говорили, Наталья», «Вам кажется, что я как-то
выпустил из виду собаку? Да я бы с радостью забыл о ней навсегда, но, может
быть, вы и правы, она должна двигать сюжет…» «Толстая подруга-наперсница будет
не лишней для героини, вы не находите?», «Да, согласен, я не особенно силен в
женской психологии, но и женщина — не самая подходящая героиня для детектива…
то, что она разгадывает преступные замыслы, всегда будет выглядеть натяжкой…»
Потом Воронов обнаглел настолько, что отправил Наталью в
ближайшую аптеку за сульфаперидазином, он, видите ли, опасается за свои
несчастные бронхи. Лишь к восьми вечера Наталье удалось вырваться из
вороновской квартиры. Она сложила все вещи в сумочку (не так-то много их и
оказалось) и даже поцеловала Воронова на прощание.
— Я буду иногда приезжать к вам. Вы позволите?
— Конечно. Я буду рад. Я даже посвящу вам книгу, если
мне удастся ее дописать…
— Вы много для меня сделали.
— А вы сделали меньше, чем могли бы, — неожиданно
грустно сказал Воронов.
— Вы милый, и я обещаю исправиться.
— Привет вашему молодому человеку… Вернее, не вашему…
Вам все-таки удалось ухватиться за хвост чужой мертвой жизни. Это романтично,
но не всегда хорошо заканчивается.
Наталья сочла за лучшее пропустить это замечание мимо ушей.
— Вы тоже передавайте привет милейшему Семену
Борисовичу.
— Обязательно.
— Буду ждать ваших книг.
— Тронут. Вы передадите фотографию? Сегодня?
— Да. Но… почему бы вам самому не передать?
— Ненавижу эту погоду, и потом — мои легкие и бронхи с
ней не справляются.
— А в кафе вы демонстрировали совсем обратное.
— Всплеск хорошего самочувствия. Такое тоже бывает… Так
я могу на вас положиться?
— Да. Конечно. Вы всегда можете на меня положиться.
Воронов захлопнул за ней дверь сразу же, но так и не
загремел замками. Скомканным получилось прощание, но какое это имеет значение?
Уже в полной темноте она отыскала нужную ей пятиэтажку.
Мрачный район и мрачные серые здания совершенно не располагали к поздним
визитам. Но кто сказал, что она собирается нанести визит? Она просто отдаст
фотографию — и все. И освободится от этой истории навсегда.
Звонить в дверь пришлось долго. Наконец в самой глубине
квартиры послышалось легкое мелодичное поскрипывание, и дверь распахнулась.
Наталья даже прижала ладонь ко рту от удивления: теперь понятно, почему Грим
сразуже раскусил ее. Он восседал в инвалидном кресле и топорщил в сторону
Натальи ухоженную бороду: ни о какой встрече под сфинксами не могло быть и речи
— он просто не мог бы добраться туда в этой своей коляске.
— Чем могу быть полезен? — Умные глаза из-под
нависших бровей ощупали Наталью с ног до головы и остались довольны.
— Простите… Я не смогла приехать раньше, хотя мы и
договаривались.
— Что-то не припомню.
— Электронная почта, — подсказала Наталья и
процитировала:
— Я — подруга Дарьи. Нужно поговорить.
С инвалидом произошло что-то странное: он тяжело хмыкнул и
замолчал. Рот его сбился набок, а глаза заморгали — быстро, как у птицы-глупыша
из семейства буревестников.
Наталья тоже выжидательно молчала.
Тишина была такой долгой и такой гулкой, что стало слышно,
как где-то в ванной вовсю хлещет вода.
— Проходите, — сказал наконец мужчина в инвалидном
кресле. — Меня зовут Антон.
— А меня — Наталья.
— Очень приятно.
Через несколько секунд она оказалась в комнате, заваленной
книгами. А над книгами парил воздушный змей — несбыточная мечта обездвиженного
человека. Наталье вдруг стало грустно.
— Садитесь, — пригласил ее Антон. — Может
быть, кофе?
— Я ненадолго. Я только хотела сказать… О Дарье…
— Я все уже знаю. Вы ее подруга? Она никогда не
говорила о вас.
— Не совсем подруга. Я попала в ее дом случайно…
Привела потерявшуюся собаку.
— Понятно.
— Вы были друзьями?
— Да, — подумав, сказал Антон. — Мы были
друзьями. Кошмарный конец. С вами тоже беседовали?
— Кто? — удивилась Наталья.
— Следователь. Не помню, как его зовут…
— Нет, что вы… Они вообще не знают о моем
существовании. Мне искренне жаль, поверьте. Я принесла вам фотографию. Быть
может… — Наталья так и не смогла закончить предложение, вынула из сумочки
фотографию и протянула ее бородатому Антону.
— У меня уже есть, — даже не взглянув на снимок,
он кивнул на портрет на столе.
До чего же глупо и никчемно ты выглядишь, Наталья Ивановна,
со своими соболезнованиями и жалкой, ничего не значащей фотокарточкой!
Собака-то ему зачем?
— Но, может быть…
— Кто вы такая?
— Я уже говорила вам. Я не подруга Дарьи. Я никогда ее
не видела. Но какая ужасная история… Шантаж еще никого не доводил до добра, вы
не находите? — наконец-то она произнесла заготовленную Вороновым фразу и
успокоилась. Мавр сделал свое дело — мавр может уходить.
— Это точно, — голос за спиной Натальи раздался
так неожиданно, что она вздрогнула. — А она действительно никогда не
видела Дарьи.
Голос, показавшийся ей знакомым, голос, который она слышала
сквозь помехи автоответчика, голос, который заказывал шерри и разливал вино на
двадцать пятом этаже…
Денис.
Наталья обернулась: это был действительно Денис. Денис,
поцеловавший ее на выставке на прощание только сегодня. Он был все в том же
щегольском костюме, который так удивительно шел ему.
