— Это она, — провозгласил Марголис. —
Откроешь?
— Ты пригласил — ты и открывай.
Хрустнув коленными суставами (чертово отложение солей, перед
журналистками неудобно, честное слово!), Марголис поднялся и направился к
двери.
Девушка пришла. Уже хорошо. Свитер и юбка, должно быть,
стоят дорого, гораздо дороже, чем она сама, — во всяком случае, именно об
этом говорят ее испуганно поднятые плечи.
— Проходите, Дарья, — Марголис был сама
любезность.
— Спасибо, — сказала девушка, но так и осталась
стоять на месте.
Марголису пришлось приложить некоторые усилия, чтобы загнать
испуганную овцу с верхнего этажа в вольер комнаты. И, конечно же, Воронов в
своем репертуаре: сидит в кресле, забросив ногу на ногу, и постукивает драным
шлепанцем.
— Познакомься, Володя. Это Дарья.
— Уже виделись. — Шлепанец с ноги Воронова
неожиданно упал, но он даже не обратил на это внимания. — Можете пройти в
ванную и посмотреть, что вы там натворили.
— Простите еще раз, — девушка покраснела.
— Ну, не будем омрачать нашу встречу коммунальными
склоками, — призвал обе стороны Марголис и ухватился за бокалы. — Что
вы предпочитаете, Дарья? Коньяк, шампанское?..
— Минеральную воду, — промямлила пристыженная
девушка. — Боржоми.
Марголис не удержался и подмигнул Воронову. Вечер обещает
быть! Во всяком случае, сам Воронов не пьет ничего, кроме боржоми, и такое
трогательное совпадение вкусов не может оставить его равнодушным.
— Пойду принесу, — Воронов встал и нащупал ногой
шлепанец. — Ты не поможешь мне, Семен?
— Тару дотащить?
— Именно…
Марголис извинительно развел руками и поплелся за Вороновым.
Сейчас начнется: оспинки на щеке Воронова побелели — первый признак скрытого
гнева. За этим обычно следуют громы и молнии.
Марголис не ошибся.
Едва выйдя на кухню, Воронов плотно закрыл за собой дверь и
набросился на своего литагента:
— Что это за гиньоль, я тебя спрашиваю?
— Почему же гиньоль? Скорее театр классицизма: единство
места, времени и действия. Накал страстей, чувства в их первозданном виде,
включая гипертрофированную ненависть на почве протечки потолка.
— Вот именно! — Воронов не удержался и заорал:
— Вот именно!
— Тише! — взмолился Семен. — Девушка услышит.
Неудобно…
— А удобно тащить первых попавшихся девок ко мне в дом?
— Ничего страшного… Потом сделаешь дезинфекцию. Если
захочешь, — не к месту сострил Марголис. — Хотел как лучше. Хотел
тебя развлечь. Поговорите о творчестве, послушаешь мнение народных низов. Да, в
конце концов, просто пофлиртуешь, развеешься, нельзя же быть таким мизантропом!
— Это ты ей сказал? — Воронов достал из упаковки
несколько бутылок минеральной воды.
— Что именно?
— Про боржоми?
— И не думал. Определенно, это она сама. Определенно.
9 февраля — 10 февраля
Наталья
Определенно, ее разыгрывают.
Наталья присела на краешек кресла и осмотрелась. Все ее
представления о писателе и обители писателя пошли прахом. Самая обыкновенная
комната, никакого намека на то, что здесь создаются детективы.
И никаких эксклюзивных вещей, призванных стимулировать творчество:
ни кресла-качалки, ни коллекции колокольчиков, ни кальяна, ни ятаганов на
стене, ни медвежьей шкуры на полу, ни даже скудных образцов огнестрельного
оружия.
Старенький «Ундервуд» на голом столе. Нетронутая пачка
бумаги, Большой энциклопедический словарь и потрепанный разговорник Сольмана —
вот и все соседи «Ундервуда».
Облупленный книжный шкаф, вытертый ковер (безвкусные
бордовые маки на темно-зеленом фоне). Тахта, покрытая пледом; комод в одном
углу и торшер, стилизованный под китайскую цаплю, — в другом. Громоздкая
полинявшая ширма "Лао Цзы
[1]
на буйволе покидает пределы
Китая"… Колченогий журнальный столик, два кресла, две картины на стене —
написанные маслом жанровые сценки. Пастораль в стиле позднего Буше
[2]
и индустриальный пейзаж в стиле раннего Нисского. Заброшенный мебельный склад —
и тот выглядел бы лучше.
И вообще — ничего выдающегося.
Наталья подошла к книжному шкафу и пробежалась глазами по
корешкам: странный набор книг — медицинские справочники и атласы. В воздухе
висит едва уловимый запах лекарств — послеоперационный бокс, да и только.
Загадочные хозяева даже не думали возвращаться, и это становилось просто
неприличным. Чтобы хоть как-то развлечь себя, Наталья вытащила из коробки
конфету и, воровски оглядываясь на дверь, сунула ее в рот.
Ого, пьяная вишня, любимое лакомство Нинон. Вот кто искренне
порадовался бы вечеру!
Кстати, о Нинон.
Она даже не позвонила ей, увлекшись выбором оперения. Стоило
ли так напрягаться, чтобы сидеть сейчас в полном одиночестве и слушать
недовольный гул голосов, который доносится из кухни? Интересно, о какой
криминальной хронике лепетала Нинон? Кажется, это связано с фамилией Радзивилл.
Сунув еще одну конфету в рот, а руку в карман юбки, она достала сотовый телефон
Дарьи Литвиновой и набрала номер Нинон.
— Ну, рассказывай, — шепотом потребовала Наталья,
как только Нинон сняла трубку.
— А почему ты говоришь шепотом? — сразу же
насторожилась Нинон.
— Потому что… Ладно, долго объяснять. Что ты там
лепетала о криминале?
— Ты видела хронику?
— Реклама чая, вот и все, что я видела. «Друзьям
предлагают лучшее»…
— Очень актуальный тезис. Его убили.
— Кого?
— Ты же сама назвала мне его фамилию по телефону. Очень
экзотическую… Так вот, цитирую близко к тексту: тело Германа Радзивилла,
крупного питерского банкира, было найдено в багажнике собственного
автомобиля, — замогильным голосом произнесла Нинон. — Труп не
показали. Очевидно, пощадили нервы телезрителей… Только машину — какая-то
крутая банкирская иномарка.
— Я не понимаю, — только и смогла выговорить
Наталья.
— А чего тут понимать? Ты же зачитывала мне паспортные
данные… Радзивилл Г.Ю., если память мне не изменяет… Правильно?
— Ну и что… Мало ли…
— Мало, — отрезала впечатлительная Нинон. —
Таких фамилий мало. Такие фамилии — большая редкость. Я же предупреждала тебя:
черные доберманы до добра не доводят. Ты слышишь меня?! Почему ты молчишь?
