— Достать? — весело спросила она. Тума затихла,
склонила голову набок и вывалила язык.
— Давай так: я достаю тебе твою игрушку, а ты
оставляешь меня в покое. Ровно на три с половиной часа. Устраивает тебя такой
расклад?
Тума коротко залаяла: устраивает.
Наталья протянула руку за мячом, и тотчас же ее рука
наткнулась на какой-то предмет. Пройдясь кончиками пальцев по внешним границам
предмета, она почти безошибочно определила: чемодан. Или портфель. Или сумка.
Интересно, что он тут делает? Ведь все баулы Дарьи Литвиновой стоят там, где им
и положено стоять: в большом отделении шкафа.
Спустя минуту «дипломат» (а это действительно оказался
щегольской мужской «дипломат» из свиной кожи) был извлечен на свет божий. Его
появление произвело странное впечатление на доберманиху: собака завертелась
волчком и тихонько завыла. Но даже более чем неадекватная реакция собаки не
остановила Наталью. Сгорая от нетерпения, она щелкнула замками и откинула верх.
«Дипломат» был почти пуст, если не считать…
Окровавленной, скомканной мужской рубашки с одиноко
болтающейся запонкой.
11 февраля
Леля
К встрече с Виолеттой Гатти, директором модельного агентства
«Калипсо», нужно было основательно подготовиться. Тем более что собранные Саней
Гусаловым и двумя молодыми оперативниками данные, касающиеся Гатти и ее
агентства, впечатляли.
Так же, как и сама Гатти.
Совсем недавно ей исполнилось сорок пять, из них последние
семь лет она работала в модельном бизнесе. Именно Виолетта Гатти диктовала
условия игры на рынке фотомоделей, именно под ее крыло страстно мечтали попасть
и честолюбивые старлетки из провинции, и опытные манекенщицы с хорошими
перспективами на Западе. «Калипсо» была последней — и высшей — инстанцией,
перевалочным пунктом, хорошо подготовленным плацдармом для штурма самых
известных модельных домов. С «Калипсо» сотрудничали продвинутые фотографы,
клипмейкеры и эстрадные исполнители. Девочки из «Калипсо» блистали на подиумах
Москвы и Питера, стремительно матерели и столь же стремительно становились
лицами торговых марок, фирм и журналов. И уезжали в Европу: Гатти не была
деспотична и всегда работала в режиме наибольшего благоприятствования своим моделям.
Ее авторитет был непререкаем. Стоило ей выхватить ничем не примечательную
девушку из толпы и вплотную заняться ею, как через месяц, максимум полтора эта
девушка становилась открытием любого показа. Вкус Гатти был безупречен, кроме
того, она обладала уникальной способностью очищать любое понравившееся ей лицо
от шелухи повседневности и делать его первозданно прекрасным.
Существовала и еще одна черта, за которую директора
«Калипсо» обожали ее манекенщицы: она не боялась быть экстравагантной. Именно
Гатти впервые пригласила в свое агентство Регину Бадер, девушку с чудовищным
шрамом на правой щеке. Гатти работала с Бадер несколько месяцев — она учила
будущую супермодель не стыдиться своего уродства, наоборот, сделать его частью
имиджа. Результат превзошел все ожидания: спустя год Регина стала самой
высокооплачиваемой моделью «Калипсо», затем подписала выгодный контракт во
Франции. А месяц назад крупная косметическая фирма сделала ее своим «лицом».
Об этом Леля прочел в интервью самой Бадер одному из модных
журналов. О Гатти модель говорила в превосходных степенях и называла «крестной
матерью». Впрочем, интервью так и называлось: "ВСЕМ В СВОЕЙ ЖИЗНИ Я
ОБЯЗАНА «КАЛИПСО».
Были и другие интервью, заметки и развернутые статьи, менее
панегирические, но смысл их сводился к одному: конкурентов у Виолетты Гатти и
ее «Калипсо» нет.
Самым удивительным было то, что предыдущая жизнь Гатти
отнюдь не предполагала такой крутой вираж и такое стремительное восхождение. В
юности она серьезно занималась восточными единоборствами, закончила Институт
физкультуры имени Лесгафта, некоторое время работала тренером, а в середине
восьмидесятых бросила работу по специальности и устроилась официанткой на один
из паромов, курсирующих между тогдашним Ленинградом и столицами Северной Европы.
После этого Гатти странным образом всплыла в агентстве
«Интурист». Именно от «Интуриста» она возила группы в Италию, Францию и страны
Бенилюкса. Леля не исключал, что частые посещения цивилизованной Европы, для
которой слово «манекенщица» никогда не было матерным, и натолкнули Виолетту
Гатти на мысль о собственном агентстве.
Она начала чуть раньше, чем начали остальные: на полгода,
может быть — на год. Но этот временной люфт дал ей неоспоримые преимущества —
лучшие девушки были у нее. У нее они и остались.
Репутация Гатти была безупречна. Ни единого черного
пятнышка, прямо святая Екатерина Сиенская с крестом и лилией, да и только.
Общую благостную картину портил лишь один прошлогодний инцидент. Одна из
манекенщиц Гатти — Марина Бушнева — была задержана пулковской таможней при
попытке провоза героина. Впрочем, масса изъятого наркотика была незначительной,
а сама девушка призналась, что вот уже год сидит на игле.
Гатти наняла лучших адвокатов, которые построили защиту на
том, что девушка только принимала зелье и совсем не собиралась его продавать.
От тюрьмы Марину Бушневу отмазали, но из агентства она исчезла. И не появилась
ни в одном другом, хотя прошла курс лечения от наркомании.
Гатти умела быть жестокой, если дело касалось ее репутации.
Впрочем, отнюдь не репутация директора «Калипсо» волновала
Лелю. Почему роскошная стерва Ксения Никольская намекнула ему на Гатти? И какое
отношение имеет Радзивилл к агентству «Калипсо»? Впрочем, с Никольской все было
более или менее ясно: некоторое время она проработала у Гатти, но ушла из
«Калипсо» с большим скандалом. Справедливости ради нужно отметить, что
Никольская была единственной, кто ушел. Подоплеку скандала обе враждующие
стороны держали в тайне, что давало простор для самых разных версий — от
банальной дележки мужчины до отнюдь не банальной дележки денег.
И все же имена Гатти и Радзивилла пересеклись.
Один-единственный раз. В 1994 году оба они были в жюри одного из многочисленных
конкурсов красоты.
С этого можно было начинать.
Но перед тем, как отправиться в «Калипсо», Леля еще раз
решил поговорить с Никольской. Тем более что девушка была не так проста, как
хотела казаться: несколько лет назад она училась в Московском
физико-техническом институте и ушла только с третьего курса. А по утверждению
Сани Гусалова, МФТИ был одним из самых серьезных институтов в стране.
Когда Гусалов вывалил Леле сведения, касающиеся вздорной
модели, стойкая недоверчивая симпатия к Никольской переросла в такое же стойкое
недоверчивое уважение. Он уже слышал о том, как влияет Московский физико-технический
на нетвердые юношеские умы: сын Лелиного приятеля по юрфаку, имевший
неосторожность влезть в эту математическую мышеловку, благополучно сошел с ума
в самом конце второго курса. Вместе с еще пятью такими же счастливчиками с
одного потока.
