Но Ксения Никольская, похоже, только укрепила свои
умственные способности. И похоже, к этой девице стоит приглядеться
повнимательнее.
Чтобы не травмировать девушку повестками и вызовами в
управление, Леля решил встретиться с Никольской на нейтральной территории.
Никольская отнеслась к просьбе Лели по-взрослому, кобениться не стала и
назначила старшему следователю встречу в кафе «Гейша» на Лиговке.
Леля пришел в «Гейшу» за полчаса до назначенного времени и
сразу же понял, что проклятая девка решила его опустить. И указать ему, Леле,
на его место в жизненной иерархии. Цены в «Гейше» были запредельными, к тому же
практиковалась японская кухня, в которой Леля не смыслил ни уха ни рыла. Во
всей ситуации, оказался только один плюс — Никольская не опоздала. Она как
вихрь ворвалась в кафе и с ходу предупредила Лелю, что у нее есть только
полчаса: «У меня съемки, так что по возможности конкретизируем беседу, дорогой
мой!»
Не глядя на Лелю, Никольская заказала себе похлебку и
рисовые пирожные. И только потом обратилась к следователю:
— А вы что будете?
Леля внутренне содрогнулся: любое из этих блюд| оставило бы
его без штанов.
— Я не голоден.
— Возьмите зашими, — не унималась она. — Это
блюдо из рыбы. Вкус незабываемый!
— Думаю, не стоит. Никольская перегнулась через стол,
подмигнула Леле и прошептала:
— Что, средств не хватает? Бросьте жаться. Я угощаю.
Только этого не хватало!
— Давайте перейдем к делу, — отбрил манекенщицу
Леля. — И, как вы выразились, конкретизируем беседу.
— Слушаю вас.
— Когда вы узнали о смерти Радзивилла?
— Когда вы мне об этом сообщили, — совершенно
спокойно произнесла Ксения и отправила в рот кусок пирожного.
— Как долго вы пробыли в Гамбурге?
— Это имеет какое-то отношение к убийству? —
насторожилась Никольская. — Четыре дня… С шестого по десятое февраля, если
быть совсем точной.
— Значит, третьего…
— Да бросьте вы, — Никольская сосредоточенно
болтала в миске палочками. — Третьего я была в городе… И вполне могу быть
причастной к убийству, вы это хотите сказать?
Леля почувствовал, что может взять реванш за блюдо под
дурацким названием «зашими».
— Убийство произошло между полуночью и нулем
пятнадцатью четвертого февраля. Мне бы очень хотелось знать, что вы делали в
это время.
— Спала.
— Разве фотомодели ложатся так рано?
— Если ложатся не одни, — Никольская показала Леле
идеально ровные рекламные зубы.
— Значит, во время убийства…
— Я находилась в постели с молодым человеком.
Устраивает вас такой вариант?
— И он может это засвидетельствовать?
— Сможет, когда вернется из Австрии. Он выехал туда по
делам.
— Зачем же ждать, когда он вернется? Мы можем связаться
с ним по телефону.
Никольская закатила глаза и вздохнула:
— Играете в свои игры, господин следователь? Только
меня этим не запугать. Как говорится, «Рrobasti me , Domine, et cognovisti».
Леля почувствовал тупой удар в затылок: именно эта
изысканная латынь сверкала на рукоятке кнута в комнате Агнешки Радзивилл.
Сверхъестественное совпадение!
— Что вы сказали?!
— Это латынь, дорогой мой! — Надо же, сколько
презрения в голосе у обворожительной стервы! — «Господи, ты испытал меня и
знаешь». В том плане, что плевать я хотела на все ваши сомнительные угрозы и
домыслы. Просто так вы меня не возьмете, даже если алиби в моей постели и не
ночевало.
А ночевал сластолюбец с австрийскими корнями, мысленно
закончил Леля. А она уверена в себе, эта соплюшка-фотомодель. Как может быть
уверенным в себе невиновный человек. Или хорошо подготовившийся преступник.
— Я не спрашиваю вас об алиби, — сразу же дал
задний ход Леля. — Пока. Лучше расскажите мне о двоюродной сестре
покойного.
— Об Агнешке? — несказанно удивилась
Никольская. — Да я и видела-то ее два раза в жизни — один при вечернем
освещении, а другой — при утреннем. И оба раза она была отвратительна.
— И все-таки… Вы кажетесь мне наблюдательным человеком.
И неплохим психологом.
— Льстите? Ну хорошо. «Ego me Christo sponsam tradidi».
— Снова латынь? — обреченно вздохнул Леля.
— Именно. «Я вверила себя Христу, как невеста».! Думаю,
это и есть ее жизненное кредо. А Христос, соответственно, скрывается под
псевдонимом «Радзивилл». Я понятно выражаюсь?
Куда уж понятнее! Примерно то же самое думал Леля, покидая
глициниевую келью эмигрантки из Трускавца.
— Корчит из себя святошу, а на самом деле сгорает от
преступной страсти к брату. Возможно даже, что умерщвляет плоть… По ночам.
Леля, как зачарованный, следил за лицом Никольской: для
фотомодели она неприлично, непристойно, разнузданно умна. И эта чертова латынь,
которой она так свободно оперирует. Неужели и этому учат в физико-техническом?
— Страшную картинку вы нарисовали, Ксения.
— Вы же сами просили меня рассказать, что я думаю по
этому поводу. Я ночевала у Германа только один раз, но этого мне хватило,
поверьте. Там просто невозможно находиться. Все заполнено запахами ее любви и
ненависти. Любви к нему и ненависти ко всем остальным. Лично я физически это
ощущала. Думаю, теперь она успокоится. Мертвый Радзивилл принадлежит ей
безраздельно.
Принадлежать безраздельно — чем не мотив? Леля вздохнул.
— Как вы думаете, кто мог убить Радзивилла? —
Самое время задать именно этот вопрос.
— Я вовсе не хочу сказать, что это она.
— И все же?
— Вы у меня спрашиваете? — искренне удивилась
Никольская. — Откуда я могу знать? У людей, которые ворочают такими
деньгами, множество врагов.
— Это понятно. Но, видите ли, преступления подобного
рода… Они проходят по несколько иной схеме.
— Я не разбираюсь в этом.
— Я понимаю.
Никольская вынула из сумочки сигареты и закурила. И снова,
как и в первое их свидание, Леля поразился тому, как элегантно она выпускает
кольца.
— Вы занятная девушка.
— Поговорим об этом, когда вы будете находиться не при
исполнении, — отрезала Никольская.
Леля сник, но тотчас же снова взял себя в руки.
— Вы не знаете никого из близких знакомых
Радзивилла? — наконец решился спросить он. — Мир моделей довольно
узок, как мне представляется. А покойный банкир, судя по всему, предпочитал
именно моделей.