Никаких признаков жизни. Странно, если учесть, что сейчас
никак не меньше полуночи. Похоже, респектабельные хозяева Тумы ведут светский
образ жизни. И почерк, которым был записан адрес: самоуверенные буквы,
самоуверенный нажим в конце слов. Они выдают евростандарт в квартире и мыслях,
наличие престижной иномарки, дачи в окрестностях Репина и валютного счета в
окрестностях маленькой европейской страны. Интересно, каким будет
вознаграждение?.. Наталья еще раз набрала номер с ошейника.
Никаких подвижек.
Возвращаться в комнату, к оттаявшей доберманихе, не
хотелось, и Наталья позвонила Нинон. В отличие от хозяев собаки Нинон оказалась
дома.
— Ты просто дура, — Нинон не дала ей и рта
раскрыть. — Владик ждал тебя целый час.
— И в результате ушел с официанткой.
— Неважно. Я снимаю с себя всякую ответственность за
твою личную жизнь.
— Сделай одолжение… Я нашла собаку, Нинон.
— Лучше бы ты нашла какого-нибудь приличного мужика.
— С мужиками пока облом.
— Надеюсь, ты не притащила ее к себе домой?
— Нет, я должна была оставить ее замерзать на улице.
— И что за собака?
— Доберман.
— Безумица! Она же тебя загрызет. И всю вашу коммуналку
заодно. И вообще, на твоем месте я бы от нее избавилась как можно скорее. Я
понимаю, сострадание к братьям нашим меньшим и все такое прочее. Но это же не
пекинес, в конце концов. И не болонка.
— Она просто потерялась. Завтра хозяева ее заберут, вот
и все.
— Что, уже обнаружились?
— Пока нет. Но номер их телефона я знаю. Появятся же
они рано или поздно.
— Лучше рано. А пока выведи ее на площадку. Привяжи к
батарее, пусть там переночует.
— Посмотрим. — Наталья вспомнила мелкую дрожь,
волнами идущую по спине собаки, ее несчастные желто-коричневые глаза и ребра,
выпирающие из-под кожи. Выгнать собаку сейчас было бы предательством.
— И смотреть нечего. Она черная или коричневая?
— Она грязная. И несчастная.
— Черный доберман — не к добру, — подумав, заявила
Нинон.
Рассердившись на Нинон, вещающую тоном египетской жрицы,
Наталья повесила трубку. Добермани-ха действительно была черной.
…В три часа ночи собака начала выть и метаться по комнате.
Она подбегала к двери, требовательно царапала ее когтями и снова возвращалась к
дивану, на котором тщетно пыталась забыться и заснуть несчастная хозяйка.
Проклиная все на свете, Наталья сунула ноги в сапоги и набросила пальто прямо
на ночную рубашку: судя по всему, Тума была большой любительницей ночных
прогулок.
Что ж, придется подчиниться.
Но стоило им обеим выйти из комнаты, как они тотчас же
наткнулись на старуху.
Ядвига Брониславовна сидела у телефона и проницательно
щурила глаза.
— Собака, значит, — промурлыкала баба Ядя.
— Собака. Доберман, — запираться было
бессмысленно.
Тума зарычала.
— Бешеная. В любой момент может укусить.
«Ты сама кого угодно на части разорвешь», — злорадно
подумала Наталья, но сочла за лучшее не развивать эту скользкую тему.
— Она не бешеная. Просто друзья попросили… Всего лишь
на пару дней, — вдохновенно соврала она.
— Учти. Завтра я тебя с ней на порог не пущу.
— Завтра вечером ее не будет, — тут же дала задний
ход Наталья. Господи, сколько же можно пресмыкаться перед
люмпен-пролетариатом?..
Подождав, пока старуха скроется в своей комнате, Наталья и
Тума выскочили за дверь.
Все очень просто.
Я выпускаю собаку на улицу и захлопываю дверь подъезда.
Только и всего. И никаких проблем, никаких грязных луж под батареей и
измордованных остатков сухарей. Никаких склок с Ядвигой, тишь, гладь и божья
благодать. В моем нынешнем положении только собаки не хватало.
Но даже эта спасительная мысль не успокоила Наталью.
Имя.
Все дело в имени. Вернее, в кличке, выведенной на ошейнике.
Кличка переводила абстрактную собаку в разряд конкретной. А предать конкретную
собаку Туму — невозможно. Наталья вздохнула и открыла тугую дверь подъезда. Но
Тума, проявлявшая до этого все признаки нетерпения, даже не подумала сдвинуться
с места. Она повернула голову к Наталье и заскулила: одна я и шага на улицу не
сделаю, так и знай. Стоит мне выйти, как ты тотчас же захлопнешь дверь.
Все-то ты понимаешь, псина.
— Ты что, решила, что я тебя выгоняю? — преувег
личенно громко спросила Наталья доберманиху. — И в мыслях не было. Но если
ты мне не доверяешь, можем выйти вместе…
…Они вернулись в квартиру спустя полчаса. И Наталья тотчас
же принялась накручивать телефонный диск: к половине четвертого утра должны
закончиться все рауты в посольствах и все фишки в казино. Кислотные вечеринки в
расчет не берутся, вряд ли холеные (под стать ошейнику!) хозяева Тумы их
посещают.
Но телефон молчал.
Он молчал и в четыре, и в без пятнадцати пять, и в шесть,
когда в комнате Ядвиги заорала радиоточка. Выслушав сквозь дверь
малоутешительные последние известия, Наталья пришла к единственно верному
решению: сегодня после работы она вместе с Тумой отправится по адресу,
указанному на ошейнике. Оставлять чужую собаку в коммуналке — безумие чистой
воды. А в доме № 62/3 по Большому проспекту наверняка есть консьержка,
какая-нибудь милейшая старушка, тайная поклонница фильма «Благословите детей и
зверей». Она-то и присмотрит за собакой, и передаст ее с рук на руки хозяевам.
О вознаграждении, конечно, придется забыть, но относительный покой в стае
коммунальных пираний — дороже…
На этом и остановимся.
7 февраля
Воронов
Кризис начался два месяца назад.
Он, как змея, вполз в размеренную жизнь Воронова, играючи
развалил крепко сбитый сюжет очередной книги и задушил в своих объятиях уже
написанные главы. Начало кризиса совпало с вирусным гриппом и потому не
особенно обеспокоило Воронова: он привык болеть. Вороновские болезни делились
на сезонные и демисезонные и варьировались в зависимости от времени года. Летом
его мучили приступы сенной лихорадки, куриная слепота и трофические язвы; зимой
приходил черед острых респираторных заболеваний, ячменей и экссудативных
плевритов. Три раза Воронов болел крупозным воспалением легких с подозрением на
туберкулез; дважды лежал с гастроэнтероколитом в окружном госпитале моряков-подводников
— протекция его литературного агента, вопиющего здоровяка Семена Марголиса. А
на такие мелочи, как гипертоническая болезнь и аллергия на кошек, собак и мед
«Разнотравье», он научился и вовсе не обращать внимания.
